Новые приключения Незнайки: Снова на Луне
Шрифт:
– Никогда, – пропел он мягко и сладко, – никогда, дорогой друг, не смейте думать, что я могу на вас гневаться.
Пупс вернулся к своей кровати, забрался под одеяло и позвал слуг:
– Подайте моему другу тоже… Чего-нибудь.
Гризль сделал протестующий жест руками, но его сиятельство строго возразил:
– Нет, нет, я настаиваю. Я вел себя по-хамски, а теперь хочу, чтобы вы чувствовали здесь себя как дома.
Столик на гнутых ножках в мгновение ока заставили угощениями.
– Съешьте, съешьте чего-нибудь, дорогой друг, – пропел Пупс. – Доставьте мне такое удовольствие, я прошу вас,
Ощущая неловкость и спазмы в пищеводе, Первый министр оторвал виноградину, сунул в рот и спустя несколько секунд зашёлся кашлем.
Пупс колобком скатился с кровати, подлетел к Гризлю и дробно заколотил по его спине кулачками. Тот перестал кашлять, вытащил из кармана платочек, повернул голову и сдавленным голосом произнес:
– Ваше сиятельство очень добры ко мне…
Лицо его сделалось багровым.
– Вот видите! – радостно запрыгал Пупс у него за спиной. – Видите, как все замечательно получилось! Я сумел, сумел доказать, что являюсь вам другом! Ведь вы сейчас могли совсем задохнуться! Могли? Могли?
– Мог…
– Но ведь я спас вас? Ведь верно, спас?
– Спасли…
– И после этого вы будете утверждать, что я вам не друг?
– Ваше сиятельство больше чем друг, я обязан жизнью вашему сиятельству.
Пупс взял Гризля за плечи, поцеловал его в макушку, запрыгнул в кровать и со счастливой улыбкой смотрел на него некоторое время из-под одеяла.
Со стола убрали нетронутые угощения. Первый министр разложил свои бумаги и начал наконец свой обычный утренний доклад.
Прежде всего он, как обычно, доложил о доходах и расходах государственной казны за истекшие сутки. Казна была переполнена, и теперь уже следовало заботиться не о наполнении её, а о разумном распределении средств. В глубине души Пупс не был ещё полностью уверен в незыблемости собственной власти, а потому с расходами не торопился. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что теперь может взять всё, что захочет, – просто так, без отдачи.
Однако цифры вскоре его утомили.
– Хорошо, хорошо, – отмахнулся он, мучительно зевнув. – Расскажите лучше, какие настроения в народе. Доволен ли мой народ существующим порядком, нет ли жалоб? Поймали вы наконец этих пиратов, несущих в радиоэфир смуту?
– Не уверен, что их поймали, ваше сиятельство; думаю, что господин Тайный министр более обстоятельно доложит о положении дел в этом вопросе.
– Хорошо, продолжайте.
– Портреты вашего сиятельства с изображением анфас развешаны во всех присутственных местах; изображения в профиль чеканятся на монетах нового образца и наградных медалях. Все письменные и устные тексты начинаются здравицей в адрес вашего сиятельства или же ссылкой на цитату из трудов вашего сиятельства…
– Моих трудов?..
– Любой коротышка в нашем государстве знает, что существует многотомное издание трудов вашего сиятельства, однако никому не приходит в голову где-нибудь его разыскивать.
– Ловко. А как обстоит дело с гимном? Вы мне обещали гимн, неужто у нас перевелись поэтические таланты?
Лицо министра осветилось. Он достал из внутреннего кармана истрёпанную бумажку, пострадавшую, как видно, в процессе творческих мук, и торжественно прочёл:
– «Дерзновению подобно!»
– Что это? – спросил Пупс.
– С позволения вашего
– Так-так, – с чрезвычайной заинтересованностью Пупс приподнялся на локте, – читайте.
Гризль встал, горделиво распрямился, взял в левую руку листок, театральным жестом отставил в сторону правую – и принялся читать:
Правитель единый на счастье нам дан,
Ему не страшны перемен катаклизмы;
Заботится он, чтобы полон карман
Набит был у каждого в нашей Отчизне.
Вперед, коротышки!
За счастье народов
Подлунного мира – не дрогнет рука!
Веди нас на славу!
Веди нас на подвиг!
Да здравствует сила твоя на века!
– Погодите, погодите! – прервал его Пупс. – Но почему же именно сила?
– Осмелюсь просить ваше сиятельство выслушать все куплеты до конца…
– Хорошо, валяй.
И действительно, оказалось, что припев после второго куплета заканчивается словами «Да здравствует мудрость твоя на века!»; после третьего куплета в достоинство его сиятельства возводилась скромность; и, наконец, финальная строчка гимна звучала так: «Прославится имя твое на века!»
Пупс закричал «Браво, браво!», запрыгал на кровати и захлопал в ладоши.
– Замечательно! Великолепно! Гризль, честное слово, я не ожидал от вас такой прыти. Вы – талант.
Потупив глаза, Гризль стоял чрезвычайно довольный и даже смущённый столь бурно выразившейся похвалой.
– Но вам не кажется, что слово «скромность» в третьем куплете звучит… Как бы это сказать… недостаточно скромно?
– В одном из вариантов прославлялась храбрость вашего сиятельства, однако я счёл слова «сила» и «храбрость» в данном случае почти синонимами и потому решил прославить именно скромность вашего сиятельства.
– Хм… Ну, если вы действительно так полагаете… я всецело вам доверяюсь как профессионалу. Гризль, вы – молодчина! Как обстоит дело с музыкой?
– Наброски уже готовы, но я пока ещё не считаю возможным представить их на рассмотрение вашего сиятельства. Текст, если вы соблаговолите его одобрить, будет сегодня же опубликован.
– Одобряю, дорогой друг! Конечно одобряю! Только умоляю вас: не затягивайте это дело с музыкой, хорошо? хорошо? хорошо?..
Пупс в несколько прыжков оказался возле Гризля, чмокнул его в лоб и, наклонившись, забарабанил ладонями по столику:
– Правитель! Единый! На счастье! Нам дан! Да здравствует! Сила! Твоя! На века!..
Весь этот день Пупс находился в великолепнейшем расположении духа; он играл в бадминтон, купался в бассейне, а также с большим аппетитом съел второй завтрак, обед и полдник. Вечером он поехал в ресторан-кабаре «Весёлый клоун». Хотя Пупс имел теперь совершенно неограниченные возможности для получения разного рода удовольствий, он даже и не думал расставаться со старыми, милыми его сердцу привычками.