Новые приключения в Стране Литературных Героев
Шрифт:
Уотсон. Но как мы отыщем в этой толпе нужного нам Савельича?
Холмс. Доверьтесь чутью нашего Сэма. Видите, как уверенно он пролагает дорогу? Идемте за ним – только будем держаться поодаль. Признаться, я, как и вы, невысокого мнения о вашем искусстве перевоплощения, а чужаков здесь не любят. Если выйдет какое-нибудь недоразумение, боюсь, ваши рукава будут не только морщить...
Идут сквозь толпу, пока из ее гомона не выделится голос Савельича, спокойный, даже
Савельич. ...И вот, слышь ты, как узнал старый барин, что Петр-то Андреич, дитя неразумное, схватился на шпажонках с треклятым этим шаматоном Швабриным и получил от него рану в самую грудку, тут он и рассердись. И изволил написать мне письмецо: зачем, стало быть, не доглядел...
Женский голос(это Еремеевна из «Недоросля»). Ишь ты! То-то тебе небось досталось!
Савельич. И не говори, кума! Стыдно тебе, пишет, старый ты пес, что, невзирая на мои строгие приказания, не донес мне о сыне моем Петре Андреиче. Я тебя, пишет, старого пса, пошлю свиней пасти за утайку правды и потворство к молодому человеку.
Еремеевна. И только-то? Ну, счастлив твой бог, Архип Савельич! Да разве ж моя-то барыня, узнай она, что я от нее утайку сделала, так бы меня отчехвостила? И-и-и! У нас, у господ-то Простаковых, чуть что – сейчас на конюшню. Да как дерут-то, благодетели наши! Тришка-портной намедни Митрофанушке Терентьичу кафтан обузил... (Шепотом.) А может, и не обузил, может, на него госпожа-то напраслину возвела – все одно, по сей день сесть не может. А я, раба верная, уж на что за дитей слежу, да и то недоглядела давеча, как он с голубятни сверзился, так... Ох, беда моя! (Всхлипывает.) А ты, Савельич, за такого-то барина бога молить должен!
Савельич. Я и молю, Еремеевна, что лишнего говорить? А все обидно. За что ж он меня старым-то псом? Я и ответил Андрею Петровичу как есть прямо: ваша, говорю, боярская воля, а только я не старый пес, я, служа вашей милости, до седых волос дожил, да! А про рану Петра Андреича ничего к вам не писал, чтоб не испужать понапрасну. А что с ним случилась такая оказия, то быль молодцу не укора: конь о четырех ногах – да спотыкается. И в потворстве я не грешен, а выдавать Петра Андреича мне тоже не след...
Уотсон. А он положительно симпатичен, Холмс, не так ли? И рассуждает с достоинством, которое сделало бы честь и джентльмену!
Сэм. Справедливо заметили, сэр! Вашу руку, старина! Браво! Виват!
Савельич. Спасибо на добром слове, сударь, хоть и выражаетесь не по-нашему. Никак, приезжие будете?
Сэм. «Вот это – чистая правда», – сказал лжесвидетель, когда его уличили во лжи. Сию минуту из туманного Альбиона.
Савельич. Аль-би... Мудрено на наш слух, сударь. Уж это не во Франции ли, не приведи господи?
Сэм. А сейчас промахнулись,
Савельич(успокоенно). А-а... А я грешным делом подумал... Насмотрелся я, сударь, на французика-то на одного. Мусью Бопре – не изволили слышать?
Сэм. Слышать слыхал, почтеннейший. И не дальше чем две минуты назад. Этого вашего мосье Бопре только что оттузил мосье Гийо, камердинер господина Онегина. Не порочь, говорит, нашу нацию, бесстыдник. Не безобразничай!.. А чтоб быть с ним знакомым – нет, этой чести не имел.
Савельич. Какая честь, сударь! Самый бесчестный человек! Его, слышь ты, к Петру нашему Андреичу определили, чтоб он его по-французски и всем наукам обучал, – как будто уж и своих людей не стало, как будто без треклятого мусью дитя не умыт и не накормлен, а чему он его выучить может? Мотать да повесничать? Нет, сударь, платье, говорят, снову береги, а честь смолоду!
Еремеевна. А по мне, Савельич, что за честь, коли нечего есть? И, мой батюшка! Не для нашей это сестры, не для вашего брата. Нет, по мне господа пущай хоть какие безобразия творят, я им все одно потатчица. Холопкой была, холопкой умру, только бы куска не лишили. Черствый кусок – да мой, злодеи господа да милостивцы наши!
Савельич. Нет, не скажи, Еремеевна. Честному господину и служить лестно, а ежели кто без стыда да без совести, так тот...
Их прерывает хриплый, заспанный голос.
Голос. Мир всей честной компании!
Еремеевна. А, Захар Трофимыч! Милости просим!
Савельич. Честь да место. Давно не видно.
Уотсон. Холмс! Что эта женщина – служанка господ Простаковых, понял и я. А кто этот неопрятный субъект с огромными бакенбардами?
Холмс. Это, Уотсон, знаменитый Захар. Слуга не менее знаменитого Обломова.
Еремеевна(льстиво). Что ваш-то, Захар Трофимыч? Со двора, что ли, ушел?
Захар(мрачно.) Дрыхнет.
Савельич. Что так? Рано бы об эту пору. Нездоров, видно?
Захар. Э, какое нездоров! Нарезался! Поверите ли? Один выпил полторы бутылки мадеры, два штофа квасу, да вон теперь и завалился.
Савельич. Тьфу, прости господи! Совсем как наш мусью!
Уотсон (в ужасе). Холмс! Неужели господин Обломов страдает этим ужасным пороком?
Холмс. Успокойтесь, мой друг, ничего подобного. Просто Захар любит, мягко говоря, преувеличивать.
Еремеевна (с завистью). Ишь ты, полторы бутылки... А нашу сестру за одну рюмочку махонькую – и за ту, того гляди, со свету сживут. Что ж это он нынче так подгулял?