Новые страхи
Шрифт:
– Доктор Лофтон, я… – начал я.
– Знаю, приехали мне на смену, – сказал он. – Давайте поскорее с этим покончим.
Я проверил пульс, миндалины, послушал сердце и легкие и обнаружил признаки цианоза. Мой осмотр вряд ли требовался: доктор Лофтон уже сам поставил себе диагноз и затребовал перевода. Это был медик старой школы, учившийся в Эдинбурге, и я мог не сомневаться: раз «держаться» он больше не собирался, с ним что-то действительно серьезное. Он мог не обращать внимания на боли и прочее, но как единственный врач на острове не мог рисковать: если бы его состояние ухудшилось, здешние жители остались бы без медицинской помощи.
Я спросил его
– Я бы советовал лететь на самолете, – сказал я.
– Это вы ради меня или ради себя советуете? – спросил он. – Считаете мой случай тяжелым. Вы бы видели свой цвет лица. – Затем, немного смягчившись, сказал: – Самолеты для срочных случаев, а мне-то какой смысл?
– Поедете с мистером Лофтоном? – спросил я медсестру.
– Да, – сказала она. – У меня там тетя, смогу остановиться у нее. Вернусь утренним пароходом.
Два человека из команды Паффера ждали, чтобы отнести доктора на борт. Мы расступились, чтобы они могли поднять его вместе с креслом. Пока они становились, Лофтон сказал мне:
– Постарайтесь никого тут не укокошить в первую неделю, не то меня вернут сюда на следующий же день.
Меня назначили его временным заместителем. Так считалось. Но мы оба понимали, что он не вернется. И почти наверняка последний раз увидит этот остров за кормой парохода.
Протиснув кресло с Лофтоном в дверной проем, моряки, по-видимому, без особых усилий понесли его к пароходу. На пирсе собралась кучка местных жителей, чтобы пожелать ему счастливого пути.
Мы с медсестрой пошли за моряками и Лофтоном.
– Как прикажете вас называть? – спросил я ее.
– Медсестра Керквуд, – сказала она. – Рози.
– Манро, – представился я. – У вас островной акцент, Рози?
– У вас чуткое ухо, доктор Спенс, – сказала она.
Она проследила за тем, как доктора Лофтона устроили в каюте на палубе, и не постеснялась командовать мужчинами, когда другая на ее месте ограничилась бы предложениями и просьбами. Прирожденная матрона, подобных ей я не встречал. Просоленные моряки слушались ее без возражений.
Когда все было сделано так, как того требовала сестра Керквуд, Лофтон сказал мне:
– Истории болезни последних больных у меня на столе. Теперь это ваш стол.
– Они не успеют соскучиться, доктор, а вы уж вернетесь, – сказала сестра Керквуд. Лофтон оставил это замечание без ответа.
– Они хорошие люди, – сказал он мне. – Уж вы за ними тут присмотрите.
Отдали концы. Сходни, по которым я шел на пирс, вытащили буквально у меня из-под ног. Я секунду помедлил, собрался с духом и вежливо кивнул в ответ на любопытные взгляды жителей, пришедших проводить пароход. Привезенный сегодня груз сложили на пирсе, своих чемоданов тут я не увидел и пошел их искать. Муди, водитель и мастер на все руки из местной больницы, ждал возле полевой машины «Скорой помощи», доставшейся острову от военных. Он болтал с другим человеком, который при моем приближении пожелал хорошего дня и ушел.
– Далеко ехать? – спросил я, сев в кабину.
– Так точно, – сказал Муди.
– Десять минут? Час? Полчаса?
– Так точно, – сказал он, закончив один из длиннейших наших с ним диалогов.
Благодаря небольшому размеру острова и хорошей бетонной дороге, оставленной военными, ехали мы чуть больше двадцати минут. Других машин не видели, сбавляли скорость, лишь чтобы пропустить иногда попадавшихся на дороге безразличных овец. В мирное время на острове занимались
Бывшая больница для военнопленных представляла собой бетонное здание с прилегающими к нему деревянными бараками. Итальянцы проложили дорожки и разбили сад, но сейчас он совсем зарос. Я оставил свои вещи на Муди и пошел искать старшую медсестру.
Старшая медсестра Гарсон смерила меня взглядом. По-видимому, я произвел на нее не слишком благоприятное впечатление, но она обращалась ко мне, добавляя слово «доктор», и обошла со мною всю больницу, рассказывая об обязанностях сотрудников. Именно тогда я узнал имя моего водителя. Познакомился с персоналом помимо миссис Муди, которая служила поварихой, экономкой и островной повитухой.
– У нас одна палата на шесть коек, – сказала сестра Гарсон. – В ней – мужчины, женщины – в офицерских квартирах. По две в комнате.
– Сколько пациентов на настоящий момент?
– На сегодняшнее утро всего один. Старый Джон Петри. Лег сюда умирать, – деловито проговорила она, и последняя фраза меня неприятно поразила.
– Я его сейчас посмотрю, – сказал я.
Старому Джону Петри было восемьдесят пять или восемьдесят семь, более точно определить по бумагам не представлялось возможным. Род знятий – пастух. Родни нет – на острове такое встречается редко. Он вел суровую жизнь на открытом воздухе, но суровость жизни не гарантирует бессмертия тела. Он так исхудал, что мог затеряться в койке. Доктор Лофтон никакого конкретного заболевания у него не нашел. Один из моих учителей поставил бы Петри диагноз СМДР: слишком много дней рождений. Петри нашли в доме на ферме, он лежал один едва живой от голода, не мог подняться. Я представился ему. В глазах у него теплилась жизнь, но признаков ее присутствия в других частях тела я почти не обнаружил.
Все устроилось. Миссис Муди будет приносить мне ужин, так мне сказали. Но если она на родах, обо мне будет заботиться мать Рози Керквуд, которая приедет на велосипеде из города.
В студенческие годы весь мой опыт в акушерстве сводился, главным образом, к тому, чтобы не путаться под ногами у акушерки. Старшая сестра Гарсон сказала:
– Рожают здесь обычно на дому в присутствии повитухи. В случае осложнений она вас позовет. Но такое случается редко. Может быть, захотите поговорить с миссис Таллок, пока она не ушла домой. Она в воскресенье родила мертвого.
– А где ее найти? – спросил я.
Дверь палаты миссис Таллок в женском крыле была закрыта, в коридоре ждал муж.
– Переодевается, – объяснил он.
– Томас, это доктор Спенс. Приехал на смену доктору Лофтону, – сказала сестра Гарсон и оставила нас наедине.
Томас Таллок, молодой человек примерно моего возраста, но гораздо более мужественный, был в потертом костюме из всепогодного твида, который выглядел так, будто отслужил нескольким поколениям владельцев. Темная борода, голубые глаза. Внешность, которая, насколько я понимаю, нравится женщинам. Но мне он сначала показался похожим на большеглазого колли. Что тут скажешь? Я люблю собак.