Новый дневник грабителя
Шрифт:
Атуэлл непонимающе глядит на нее.
— Я приходила сюда всего две недели назад, — напоминает она. — И за три недели до того.
Выражение лица Атуэлла не меняется.
— Да я тут у вас почти прописалась!
В глазах Атуэлла по-прежнему не вспыхивает искорка узнавания.
— Меня зовут Мелани Джонсон, черт побери! А моего бойфренда…
— Как пишется «Джонсон»?
— Боже, как всегда писалось, так и сейчас: Д-Ж-О…
— Постойте, тут не предусмотрен вариант «мэм», —
— Это имеет значение?
— О да. В документах все должно быть четко и ясно. Очень важный момент.
— Пишите что угодно.
Атуэлл смеется. Весь его мирок перевернулся от этого абсурдного заявления.
— У нас нет графы «что угодно», — скалится он с высоты своего административного коня.
— Ладно, посмотрим, какие варианты остались, — не выдерживает Мэл.
Атуэлл переворачивает лист вверх ногами, Мэл изучает ассортимент обращений.
— Вот это.
Сержант знакомится с ее выбором.
— Преподобная, — печально, без тени удивления читает он. В конце концов на дворе 2007 год, в мире творится немало странных и страшных вещей. Мужики переодеваются в женщин, женщины — в мужиков, повсюду специальные перила для паралитиков, а в банках работают черномазые, так отчего не быть бабе-викарию? Чем больше причуд, тем веселее. Вздохнув про себя, Атуэлл заключает: — Наверное, в последнее время женщины-священники не редкость. Среди них даже встречаются хорошенькие вроде вас, — прибавляет он, демонстрируя Мэл широту своих взглядов, и ставит галочку в соответствующей графе.
— Итак, преподобная Джонсон, что у вас там стянули? Кошелек?
Немного спустя Соболь открывает дверь моей камеры и уведомляет, что я свободен. Для меня это известие — некоторая неожиданность.
— Правда? Вы ведь даже еще не успели подкинуть мне наркоту!
— К сожалению, у нас закончились запасы. Всякий раз думаешь, что заказываешь достаточно, и, как обычно, не хватает.
— Так в чем же дело?
— Совет на будущее: постарайся как-нибудь получше скрывать удивление, когда твоя история оказывается правдивой. Идем.
Соболь ведет меня через коридор в предвариловку и протягивает бумагу, чтобы я расписался в получении моей подозрительно легкой сумки.
— Разумеется, вопрос нанесения ущерба чужому имуществу остается открытым. После того как мы найдем хозяина дома и сообщим ему о разбитой сигнализации, возможно, он подаст на тебя в суд, — говорит он.
Завеса тайны развеяна: мои инструменты забрали в качестве вещдоков.
— Вполне допускаю, — соглашаюсь я. — Также возможно, что ему совсем не захочется до конца своих дней регулярно
Соболь косится на меня, но ничего не отвечает.
— Кроме того, мы можем возбудить дело о телефонном хулиганстве.
— Чего-чего?
Уж не ослышался ли я?
— Ты заявил, что видел человека, который пытается проникнуть в дом, тогда как на самом деле там никого не было. Строго говоря, ты ввел в заблуждение правоохранительные органы. Придется иметь дело с прокуратурой, — на полном серьезе продолжает Соболь.
— А, наши бравые парни в синем! Интересно, они догадываются, почему еда, которую им доставляют в контору, странновата на вкус?
Я потрясенно качаю головой, хотя Соболь, как всегда, в своем репертуаре. Просто не может допустить, чтобы полночи его работы пошло псу под хвост.
Я закидываю пустую сумку на плечо и следую за ним в приемное отделение.
— Одного не пойму: с чего это вы отпустили меня, если имеете право продержать всю ночь в каталажке?
Соболь останавливается и смотрит мне в глаза.
— Знаешь, что больше всего нравится мне в моей работе?
— Полицейский шлем?
— Соединять влюбленных голубков.
Моя влюбленная голубка томится в ожидании у конторки дежурного, и едва я выхожу из дверей, вскакивает со стула и начинает орать на меня, точно на съемках «Большого брата»:
— Урод пустоголовый! Сколько мне еще не спать по ночам, вытаскивая твою задницу из тюряги? — вопит она, схватив меня за руку и волоча за собой к автомобильной стоянке.
Соболь за моей спиной хихикает и желает счастливого пути. Я уже собираюсь запустить в окно полицейского участка мусорной урной, чтобы меня опять задержали, но тут Мэл тихонько шепчет:
— Подыграй мне. Не надо им знать, что это я во всем виновата. — Повысив голос, она выдает коду: — Мудак!
Зная, что моя подружка играет на публику, я не сержусь.
— Спокойной ночи, преподобная, — доносится вслед голос Атуэлла.
— Спокойной ночи, сержант, — отзывается Мэл и театрально осеняет себя крестом. — Благослови вас Господь.
Я предпочитаю не задавать вопросов.
— Спасибо, милый, ты такая умница, — говорит Мэл дома.
— Нет проблем. — Я делаю благодушный взмах рукой. — Ты же знаешь: все, что угодно для любимой женщины.
— Неужели? Если хочешь совсем вскружить мне голову, имей в виду, что кухня до сих пор не оштукатурена. — Она кивает на мешки с сухой смесью, которые загромождают прихожую.
— Я сказал, что люблю тебя, а не работаю на тебя, — уточняю я.
— Ладно, идем спать. Теперь-то нам ничего не мешает, — зовет Мэл, а я вдруг застываю на месте.