Новый год
Шрифт:
– Понял!
– прошептал Гришутка.
– И с новыми силами, с новой бодростью в сердце побежал дальше.
Против первой улицы он загнул один пальчик, против второй - загнул другой, в третью повернул. Шел, шел и вот... Да! Действительно, это был он, дом "его превосходительства". Но отчего же перед ним стоят все кареты, кареты?
Гришутка вздохнул полной грудью и поднялся на крыльцо.
С трудом он чуть-чуть отворил и протиснулся в большие дубовые двери с зеркальными стеклами. Отворил он и вторые двери и очутился в сенях.
Газовые лампы ярко горели.
Гришутка подумал, идти ли ему к швейцару, или не идти. Он боялся его большой палки с золотым шаром и больших черных бакенбард. На вешалке висело много шуб. Он скинул тулупчик, свернул его комочком и положил на пол в уголок. Затем вынул из-за пазухи гостинцы - пакетик с леденцами и пряниками - и бодро отправился вверх по мраморной лестнице.
Статуи точно смотрели на него с их пьедесталов; но он, не глядя на них, бойко всходил наверх. Маленькое его сердце колотилось в груди, голова шла кругом.
Наконец он поднялся на высокую лестницу. Там, наверху, все зеркала, зеркала - и он увидал в них себя, увидал свое раскрасневшееся личико - с большими черными глазами.
Потом он вошел в первую залу - всю красную, раззолоченную. Пол такой скользкий и блестит как "зеркало". А там, впереди, был шум, говор, детские голоса, детский смех.
Гришутка пошел туда. Он прошел всю длинную залу и подошел к двери. Перед ним была большая, большая белая зала, - и посреди ее большущая елка.
Вся она сверху донизу горела и сверкала огоньками! А на самом верху сияла большая, большая звезда Христова.
Кругом елки были дети, много детей в ярких нарядных платьицах. А кругом них стояли господа, барыни... Шум, говор, смех!..
У Гришутки потемнело в глазах. Вся зала покрылась словно туманом и закачалась. Но это было ненадолго. Он вытянул вперед ручонку с гостинцами, плотно прижал другую к груди, к колыхавшемуся сердцу и бодро пошел вперед.
Он подошел прямо к высокому седому господину.
Этот господин и был сам "его превосходительство".
– Ваше пливосходительство!
– сказал внятно Гришутка, - вот я пришел с Новым годом вас поздравить. Вот-с и гостинцы!
– Это мне?
– спросил его превосходительство.
– Вам, ваше пливосходительство... А мне можно будет поиграть здесь?
Его превосходительство удивленными глазами, не переставая улыбаться, посмотрел на Гришутку, на его доброе, красивое личико с умными большими глазами.
Он смотрел, а сам развертывал серый пакетик с леденцами и пряниками.
– Да кто же ты?
– спросил он с недоумением, оглядываясь кругом.
– Я Гришутка... Мама, знаете, спать легла, и все спать легли. Я все сидел да думал, сидел да думал, как бы мне посмотреть на большую елку. Взял да и пошел один. Спросил сперва одного дяденьку, потом другого дяденьку, - а он растопырил этак руку - вот, говорит, одна улица, а вот другая улица, и там будет третья. Ты в третью-то и ступай...
Большие и малые обступили Гришутку. Нимало не смущаясь, он осматривал всех и продолжал рассказывать.
–
– спросил его хозяин дома.
– А Петровна... чай, знаете?
– Quel charmant enfant! (Какое прелестное дитя), - сказала одна молодая дама.
– Dieu! Quels yeux! (Какие чудные глаза!)
– Где же живет Петровна?
– спросил его превосходительство, обертываясь к дверям залы. У этих дверей стояли несколько слуг и один скоро, скоро подошел к его превосходительству.
– Узнайте, где живет Петровна?
– сказал его превосходительство.
И слуга быстро побежал, узнал и доложил, что Петровна живет на Песках, в Глухом переулке.
– Боже мой! и этакую даль ты шел один!
– вскричали дамы.
– Тссс!
– произнес генерал, покачав головой.
– Ну, - сказал он, - Гришутка, теперь пойдем - я тебя, брат, представлю хозяйке дома, - и он повел Гришутку за руку в гостиную, в которой было не так светло и где сидели старые, почтенные дамы.
– Вот, - сказал он, входя в гостиную, - рекомендую вам джентльмена с Песков. Один ночью пришел с Песков сюда, пришел поздравить меня с Новым годом - и вот вам - гостинцы принес... не угодно ли.
– Говоря это, он любезно предложил дамам - les bonbons de Piessky.
– Quel delicieus enfant!
– вскричали дамы.
– Прелестный ребенок: подойди, душечка, сюда... Ravissant... Как же это ты один шел... И не страшно тебе было?
– Нет, - сказал Гришутка.
– Я, знаете, все бежал, бежал так шибко, шибко. Одного дяденьку спрашиваю, где, мол, Заречный проспект, а он говорит: тебя, мол, говорит, кто послал?..
– Да тебе сколько лет-то? Клоп ты с Песков!..
– спросил вдруг его превосходительство.
– Мне семой...
– Qu'est се que са...; сёмой - quel baragouin!
– Вот, княгиня, - обратилась хозяйка к старой, больной даме.
– Вы искали воспитанника. Вот вам сирота, изволите видеть... один в одиннадцатом часу с Песков пришел. Можете вы себе представить... один, один... с Песков пришел.
Княгиня взяла Гришутку за ручку и притянула к себе... Она посмотрела в его личико. Гришутка пристально посмотрел на нее...
– Знаешь что, Гриша, - сказала она, - это не сам ты пришел, а Бог привел тебя... ты любишь Бога?..
– Для-че не любить. Я всех люблю, коли кто добрый. А вот у нас дворник Наумыч, чай, знаете, он злющий, все маму бранит. Я его не люблю.
– А меня будешь любить?
– Тебя-то?
Он пристально посмотрел на добрые, полусонные глаза княгини.
– Ладно. Для-че не любить.
Говоря это, он тщательно рассматривал вышитый ридикюль княгини и кисти его из стального бисера.
– Ну! Гришутка с Песков, - сказал генерал, - пойдем теперь в залу. За твои гостинцы я тебе сам дам гостинца. И, взявши опять Гришутку за ручку, он привел его к елке.
– Ну, чего хочешь? Выбирай!
Пред Гришуткой запестрели нарядные бонбоньерки, корзиночки, игрушки - все как жар золотом горело и рябило глаза. Но Гришутка твердо помнил одно то, что занимало его целый вечер.