Новый круг Лавкрафта
Шрифт:
До начала девятнадцатого века в этих местах стояло множество фермерских усадеб, однако война 1812 года и последовавший за ней период экономического застоя не способствовали их процветанию. Трудно поверить, но некогда на месте густых сосновых лесов и березовых рощ тянулись поля, на которых выращивали пшеницу, бобы, томаты, морковь — и все это произрастало на каменистой почве Новой Англии. И до сих пор среди деревьев и кустарника можно увидеть каменные стены, полуобрушенные или вовсе обратившиеся в груды щебня — они тянутся из ниоткуда в никуда, отмечая границы исчезнувших ныне владений.
Но мы шли по шоссе совсем недолго и при ближайшей возможности свернули
Вскоре мы уже пробирались по какой-то едва заметной звериной стежке среди дремучего леса. И тут перед нами возник крутой склон — настоящий утес, — и мы начали непростое восхождение, о котором и предупреждал меня Энейбл. Над головами нависала серая громада Уступа Дьявола.
Однако через некоторое время мы, задыхающиеся от усилий, все же выбрались на плоскую поверхность скалы. Солнце уже взошло и висело прямо над горизонтом, и мы застыли, восхищенно созерцая открывающийся вид на Аркхэм внизу и лежащее за ним посверкивающее в утренних лучах море. Красиво, покивал Энейбл, однако никакого сравнения с тем зрелищем, что открывается отсюда на закате.
Прежде чем показать мне новые идеограммы и проверить, не появились ли еще рисунки, Энейбл с недовольной гримасой ткнул в «знаки», оповещающие, что здесь побывал еще кто-то — причем явно не наш таинственный незнакомец. Непрошеные гости оставили на плоской поверхности скалы мусор, окурки, бумажные обертки, пивные бутылки и — на покрытой мягким слоем земли скальной площадке — несколько сдувшихся, прозрачных шариков с широкими отверстиями. Они напоминали мне гидр или каких-нибудь других примитивных морских животных. (Я заметил, что подобный мусор часто вымывался и выбрасывался волнами на берег на Мартин’з Бич рядом с Глостером, где моя семья обычно проводила лето до того, как приобретен был дом в Виньярде.)
Мы горестно осмотрели неприглядные следы вторжения человека в дикую природу, а потом Энейбл обратил мое внимание на то, что, собственно, и привело нас сюда. На огромном, стоящем ближе всего к востоку валуне выцарапаны были четыре ряда странных фигур — чуждые человеческому взгляду иероглифы походили скорее на стилизованные фигуры животных, чем на буквы нездешнего алфавита. Эти вырубленные в камне силуэты, каждый шести или около того дюймов в высоту, оказались обведены какой-то красноватой краской. Они выстроились в горизонтальные ряды, каждый из которых содержал около дюжины подобных фигур, — ряды практически ровные, если учитывать шершавую поверхность камня. Энейбл заметил, что на их отрисовку понадобилось по меньшей мере две недели, и их высекали по три или четыре штуки за день. Новые рисунки нацарапаны были прямо поверх старых и стершихся, образуя таким образом некий скальный палимпсест. На других валунах новых идеограмм оказалось поменьше.
Дав мне достаточно времени рассмотреть эти потрясающие иероглифы, Энейбл отвел меня в лес на северо-западной стороне скалы. Природа ожила к этому часу: вот проскакал кролик, белки и бурундуки негодующе
Мы шли уже где-то с четверть часа, и вдруг деревья поредели, и мы оказались на поляне. На ней тут и там живописными куртинами росли дикие цветы, и среди буйной растительности решительно не представлялось возможным заметить какие-либо следы прежнего человеческого присутствия. Однако Энейбл утверждал, что именно здесь пятьдесят лет назад поселились те самые сектанты.
Мы прошли через всю поляну и вошли в густой лес у реки. Там, под большой сосновой веткой, стоял шалаш, или, точнее говоря, индейская палатка-типи около пяти футов в высоту. Осторожно сунувшись внутрь, мы увидели настеленный брезент и одеяла, маленький комод, топор и другую необходимую туристу утварь. Перед входом в палатку чернело обложенное камнями кострище. А рядом лежали на траве долото, молот и обломок красного мела.
— Здрасьте, господа хорошие! — прозвучал за нашими спинами веселый гулкий голос. — Чо-то рановато вы решили прогуляться, не?
Мы оба крутанулись на пятках и увидели, что от ближайшего сосняка в пятнадцати ярдах справа от нас идет невысокий, но плотно сбитый пожилой человек — причем идет, улыбаясь во весь рот и красноречиво поправляя штаны. На нем болтались коричнево-зеленые лохмотья, глаза казались красными от недосыпа — а кроме глаз, ничего не было видно на этом лице, ибо оно заросло густой бородой, над губами кустились пышные усы, а волосы представляли собой сущее воронье гнездо. Он живо напомнил мне одного весьма грязного нищего, который бродил в окрестностях аркхэмского вокзала. Несмотря на потрепанную одежду, выглядел он вполне счастливым и здоровым, а в походке его не чувствовалось ничего от старческой ревматической скованности. Он подошел и остановился в нескольких шагах от нас. Если бы не веселый голос и приветливый вид, я бы испугался повстречаться с таким человеком в лесной глуши.
— Чего это вы здесь делаете, а? — поинтересовался он.
Энейбл ответил, что он тут беспрерывно и давно гуляет.
Решив, что лучшая защита — это нападение, мой друг сердито спросил, а что он делает в лесу. И есть ли у него разрешение разбивать здесь стоянку?
— Ээээ, дружище, а ведь я здесь не впервой, да… — покивал незнакомец и с улыбкой огляделся вокруг. — Красотища, а? Скоко лет прошло! Давненько я отсюда уехал — вы еще, небось, под стол пешком ходили, да… И ставил я здесь палатку и разбивал, ребятишки, стоянку еще в те времена, когда никакого такого разрешения ни от кого не требовали. Ну, мы-то точно ни о каком таком разрешении не спрашивали, да… Может, оттого и пришлось нам отсюда быстренько-то и убраться, да.
И он захихикал, словно бы над какой-то понятной только ему шуткой.
И тогда Энейбл спросил, не имеет ли он в виду общину Шейкеров, что когда-то здесь поселилась — и был ли он здесь, когда на всех обрушилась так называемая «казнь Господня».
— Ух ты, я смотрю, вы о нас слышали, ага! А то, знаете, народ-то местный не очень любит о таком болтать… В лучших домах Аркхэма про такое не заговаривают, это уж точно, хе-хе…
Энейбл сказал, что читал книгу Кларка — «Сатана и его деяния в нынешней Новой Англии», и упрямо задал тот же вопрос.