"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
2 (15) апреля 1917 года
Колокола звонили повсюду. Медный перезвон буквально разливался по Москве, и больше всего его было именно здесь, в Кремле. И немудрено, ведь сегодня Праздник Великий – Пасха Господня! И, разумеется, Большой Императорский Выход. Торжественно-чинные лица, парадные мундиры, красные церковные облачения, монашеский хор, официальный оркестр, чины Лейб-гвардии Кирасирского полка, георгиевцы, казаки, многая и многая всех тех, кто оказали мне честь быть моими подданными. Одно слово – Пасха.
Радость – вот, пожалуй,
Радость. Вера. Вера в Бога, вера в то, что миновала нас Чаша Сия, что дальше все будет более или менее устроено, пусть не все сразу и не везде, но все же уже какое-то подобие нормальной жизни, уже новости с полей войны воспринимаются как-то отстраненно, словно и не касается нас более то безумие, которое так жестко охватывает все больше стран мира, все больше людей перемалывает в своей кровавой мясорубке, погружая остальной мир в ужас и безысходность.
Но уже не про нас это все! Пусть не все у нас хорошо, но уверены, образуется все! Так что все в наших руках!
Два дня, проведенные в Марфино, были, вероятно, самыми счастливыми днями в моей жизни в этом мире. Отдых, кидание снежками с Георгием, сооружение целого войска снежных баб, снежных казаков, снежных солдат и даже пары снежных генералов, прекрасные ароматные шашлыки, приготовленные моими верными джигитами из Дикой дивизии, шикарная баня, расслабляющий загородный пейзаж – все это просто развернуло мою уставшую душу, и даже мои подчиненные старались лишний раз не напрягать меня рутинными делами.
Боже, как было хорошо! Да ни в одном отпуске, ни на каких Карибах я не отдыхал столь ярко и столь… столь отдыхающе!
А сейчас я принимал всякого рода делегации, милостиво кивая и давая поручения разобраться, посодействовать, поспособствовать, изучить, дать оценку, рассмотреть… и, в общем, все то, что обычно делает любой адекватный правитель, которому приходится принимать прошения подданных либо во время Большого Императорского Выхода, либо во время ежегодной президентской пресс-конференции, что суть одно и то же.
И я даже с некоторой завистью смотрел на свою родню с прочей челядью, которые уже потянулись с Соборной на Красную площадь, дабы заранее занять свои места подле Верховной Пирамиды Власти, в смысле, возле моей трибуны на Красной площади.
Я же явно задерживался. Разумеется, на главной площади страны меня ждали, но порой благодушное настроение так мешает жестко обломать тех, кто, возможно, месяц не спал, мечтая попасть на глаза императору.
Но я явно опаздываю и потому свожу к минимуму все формальности, повелев сдать все прошения в канцелярию моего величества, ткнув пальцем в конкретного «крайнего приемщика», улыбаясь, освободившись от бесконечного ряда просителей, я таки добрался до Спасских ворот и, перекрестившись на икону над вратами, взлетел за воротами на белого коня, торжественно следуя вдоль кремлевской стены в сторону ожидавшей меня великосветской тусовки,
Площадь была полна и шумела приветственными криками, переходящими в скандирование. Я величественно проезжал вдоль этой толпы, помахивая подданным рукой и периодически выкрикивая в их адрес здравицы и прочие приветствия. Всеобщее ликование и обожание просто разливалось по площади.
Ударная волна едва не сшибла меня с коня. Благо кто-то из охраны кинулся наперерез моему взбесившемуся от испуга коню и, удерживая его под уздцы, позволил мне спрыгнуть прямо «в руки» генералу Климовичу. Меня буквально поволокли в сторону Спасских ворот, прикрывая телами и расталкивая всех, кто попадался на пути.
Лишь мельком, полуобернувшись назад, я видел колоссальный вулкан, вырвавшийся из недр Красной площади, видел множество взлетевших в небо булыжников из мостовой, обломков бревен, частей каких-то конструкций. Видел изломанные фигурки, разбрасываемые из эпицентра трагедии в разные стороны. Видел множество летящих в воздухе фрагментов того, что еще несколько мгновений назад было частью веселых и счастливых людей…
Так наступила Кровавая Пасха 1917 года.
Москва. Красная площадь.
2 (15) апреля 1917 года
Прежде чем он что-то понял, его просто смело, и тело покатилось, сбитое с ног стоявшими впереди и увлекающее за собой всех тех, кто стоял сзади. Спасенный телами более невезучих, он вскочил на ноги, и тут же его подхватила хлынувшая прочь толпа, бегущая в панике и давящая всех на своем пути. Словно в замедленном прокручивании ручки синематографа его сознание отмечало падающие вокруг булыжники, разбивающие головы тех, кто бежал рядом. Один за другим падали люди, кто скошенный упавшим сверху обломком, а кто просто споткнувшийся и немедля затоптанный безжалостной толпой.
Бурный людской поток вынес его на Никольскую.
Только не упасть… Только не упасть! Лишь одна мысль свербела у него в голове. Не упасть! Если упадешь – смерть!
Беги, наступая на тех, кому не повезло. Беги, чувствуя, как хрустят под твоими каблуками чьи-то кости. Беги.
Не можешь остановиться. Не сможешь…
Кто-то с силой толкнул его в плечо, и он полетел влево, сбив какого-то несчастного с ног. Впечатавшись в стену, он с ужасом понял, что его сейчас просто размажут по этой самой стене. Уже валясь на бок, он вдруг почувствовал, что стена поддалась и его несет куда-то прочь от безумия людской стихии.
Смахнув кровь с разбитого лица, он понял, что лежит на полу какого-то храма. Он даже помнил эту церковь, но сейчас совершенно не мог вспомнить название храма, да и какое это имело значение?
– Слава тебе, Господи! – лишь это смог он вымолвить, переводя дух. Прислушавшись, Иван Никитин поспешил к выходу. Никольская улица была почти пуста. Лишь в стороне Лубянки еще были видны спины последних бегущих. На самой же мостовой лежали лишь изломанные и раздавленные тела затоптанных толпой. Чем ближе к Красной площади, тем больше трупов устилало булыжник.