Новый Мир (№ 1 2006)
Шрифт:
На нечто большее. На что?
Когда умрем, тогда узнаем,
На холод выйдя без пальто,
За той копной, за тем сараем.
А ведь хотелось бы узнать
Уже сейчас, в каком обличье
Он пишет что-нибудь опять,
Или в гнездо влетает птичье,
Иль,
На дно ложится океана,
Нужды не ведая ни в ком
И избегая Эккермана.
* *
*
Блажен, кто посетил до полного распада
Империю: он мог увидеть все, что надо:
Допустим, Ереван, Гегард и Аштарак,
Где трудится вода празднолюбиво так,
С уступа на уступ прыжком перебегая:
Вращенье жерновов — не труд — игра такая.
А стройный храм Гарни — как если б в нем Гомер
Руками проверял размах и глазомер.
Армения — печаль, а Грузия — веселье,
Там шумный разговор и легкое похмелье,
И Францию она себе за образец
Взяла — гасконский дух и рыцарство сердец,
Над улицей гора топорщится в тумане.
Любил я, как стихи, фильм Иоселиани.
Не вспомнить ли еще Ташкент, Алма-Ату,
Бухарских изразцов морскую пестроту —
Их синеглазый блеск, взлелеянный в пустыне,
И осликов — на них в корзинах возят дыни, —
И старца в пиджаке, что царь Ассаргадон.
Какой же мне и впрямь приснился чудный сон!
* *
*
Так ли уж важно, о чем говорили,
Что говорили, о чем горевали? —
Важно, что тучи к окну подходили
И тополя за столом пировали.
Важно, что комната, залита светом
Люстры, в осеннюю ночь выбегала,
Важно, как тополь клубился при этом,
Туча из рюмки пила,
Да и на что б, помрачнев, ни пеняли,
Как ни вскипали бы споры и страсти,
Важно, что радости эти, печали —
Все это есть уже в Экклезиасте!
Туча впитала молчанье, как губка,
Тополь вобрал в себя каждое слово.
Эта поблажка и эта уступка —
Как хорошо, что все это не ново!
Как хорошо, что на детской площадке
Ветер ночами сидит на качелях,
Ровно уложены женские прядки,
Звезды — на страже, а дети — в постелях.
Что повторяются все разговоры,
Тысячелетние жалобы те же.
Просьба одна: не задергивать шторы,
Смертной тщете удивляться пореже.
* *
*
Пока корабль плывет на Делос из Афин
Семь дней, пока назад оттуда не вернется,
В Афинах умерщвлен не будет ни один
Из тех, кто осужден, и две недели солнце
Или его лучи косые видеть он,
Сквозь щель к нему тайком вползающие, сможет.
Пускай корабль плывет. Уснувший видит сон —
И смерть его во сне нисколько не тревожит.
А днем она его и вовсе не страшит.
Он Симмию внушить сумеет и Федону,
Что смерти для души нет. Глупо делать вид,
Что смертному она подвержена закону, —
Убить ее нельзя. Пускай корабль плывет
Обратно, пусть за ним летит морская чайка.
Есть где-то лучший мир, есть где-то белый флот,
Душа сама себе надежда и хозяйка.
Волшебный корабль
Команду бы набрать из Байрона и Пруста,
В нее бы Ренуар вошел и Клод Моне,
И Шелли на волне морской, приди он в чувство,
Был поднят бы на борт и подошел вполне,