Новый Мир (№ 4 2005)
Шрифт:
Прошли два товарных состава, в разные стороны. И опять на поляне тихо.
— Нужно обязательно подождать новую электричку, — говоришь ты. — Не зеленую, а синюю… Ему такие очень нравятся.
Когда показалась наконец эта электричка, я прячу сигарету за спину и осторожно, сбоку смотрю на твоего сына, а он — на мелькающие вагоны, и в его глазах пробегают счастливые синие искры.
Должно быть, думаю я, уже многие дети побывали здесь, на этой поляне.
Поездов
Ты просишь:
— Вытащи его из коляски, пусть погуляет. Вон там, на траве…
Но просто так гулять неинтересно, — он стоит рядом, держась за свою коляску.
— Мы любим складывать бумажки, да, сынок? — Чтобы развлечь его, ты достала книгу и несколько чистых листов. — Смотри, кораблик. Хочешь вот такой кораблик? Нет? А птичку?
— Дай-ка. — Он задумчиво, очень серьезно перелистнул несколько страниц: самолет, солдат, волшебный фонарь; и остановился, выбрав куклу. В книге было показано, как ее делать, и название внизу: “Фусукэ”. Ты аккуратно сложила лист, и получился угловатый ангелок с крохотными крыльями.
— Плохая. — Малыш обиженно засопел, смял куклу и кинул в траву. — Длугую хосю.
— Капризничает, — вздохнула ты.
Я беру книгу и листок.
Сложенного мной ангела твой сын долго разглядывает, поворачивая так и сяк, решает: оставить ли себе.
Оставил. Но точно такой же получился и у тебя.
Мы проводили еще несколько поездов.
Идем дальше. В одной руке у ребенка — бутылка с молоком, а в другой — моя кукла, уже немного помятая.
Время от времени я смотрю на тебя, на твои маленькие руки, и думаю: как такими нежными руками можно удержать тяжелого ребенка?
Здесь дорога вьется рядом с черной, мазутной речкой Яузой.
Ты подвозишь коляску к воде, к ивам, на высокое утоптанное место. Малыш смотрит вниз и лепечет:
— Босать хосю.
— Опять будем бросать камешки? Ладно. — Ты поднимаешь и даешь ему маленький камень. Твой сын, довольный, кидает; недалеко, в метре от берега, камень булькает, и течение тут же сносит, сглаживает круги.
Ребенок бросает, просит еще. Кукла лежит у него на коленях.
— Наверно, надоело гулять с нами? — спрашиваешь ты меня и красиво, едва заметно улыбаешься. Ты всегда улыбаешься так, когда смущена или не знаешь, что сказать.
Я не отвечаю. Хожу по берегу, собираю камешки для твоего сына. Пахнет болотом, берег замусорен. Чернеют кострища. Завтра, в субботу, вечером тут появятся отдыхающие: будут новые костры, шум, выпивка, чья-то любовь
Оторвавшись от ветки
Крылова Элла Николаевна родилась в Москве в 1967 году. Окончила Гнесинку. Поэт, эссеист, автор десяти лирических сборников. После 12 лет жизни в Санкт-Петербурге вернулась в Москву.
Залив
Небогатое солнце балтийских болот
отраженье свое опускает как лот
в мутноглазье “маркизовой лужи”.
Рыбаки, непечатно сердясь на улов,
серебристую плоть потрошат у костров,
предвкушая заслуженный ужин.
Горизонта ломают черту корабли.
Сосны доят набухшее вымя земли
и струю смоляную в соленый
бриз подмешивают, как в варяжскую кровь —
русский хмель. И стоит, как монашки любовь,
окоем круговой обороной.
Финских дач квадратура. Ряды ровных гряд.
Огородник в трусах принимает парад
сельдерея, редиски, петрушки.
На заборе ворона клюет, что послал
Бог. Однако бесчувственен неба оскал
над застенчивой грустью церквушки.
Жизнь идет, а вернее, течет, как вода,
невпопад проникая туда и сюда,
возносясь незаносчивым паром,
низвергаясь дождем. И ее я люблю
уж за то, что она — в назиданье рублю —
достается нам чудом и даром.
Небогатое солнце балтийских болот.
Истерических чаек капризный полет.
И щемящая свежесть свободы.
Все, что нужно для счастья: песок под стопой,
небо над головой, горизонт пред тобой
и залива свинцовые воды.
Шиповник
Там круг, очерченный бетонною стеной, —
площадка, на которую выводят
больных психических глотнуть
свободный воздух —
из камер зарешеченных — палат,
где задницы им жгут аминазином,
прикручивают к панцирным кроватям