Новый Мир (№ 4 2009)
Шрифт:
В “Кубиках” обнаруживаются не столько социальные, сколько метафизические истоки насилия. Инфернальное просачивается в жизнь окраины, определяя ее ритуалы и ее верования. Здесь старушки-ведьмы отмазывают внука-насильника с помощью колдовства; герои рассказа “Импотенция” вбивают гвозди в руки, ноги и голову девушки, которую они так и не смогли изнасиловать, произнося при этом заклинания, пародирующие языческий заговор, к которому с таким пиететом относится автор в романе “Pasternak”; муж бросается с ножом на жену, мгновенно превращающуюся в собаку, но успевает зарезать и сжечь тестя с тещей, пытавшихся похитить у него глаза. Параноидальный ли это бред убийцы или литературный прием — намеренно не раскрывается.
Оптимистический
Сборник “Кубики” наглядным образом показывает, что мировоззренческие высказывания Елизарова — видимо, просто чутко уловленные модные тренды. Один из них — левый миф об СССР, возвращение к романтике коммунизма, “долой неравенство”, “господа все в Париже”. Другой — православный фундаментализм, “Москва — Третий Рим”, “долой либеральную вседозволенность”, “возродим христианскую нравственность”. Но два первых тренда вступают в решительное противоречие с писательской стратегией, направленной на то, чтобы шокировать читателя, а шокируют — глаза, вырванные у своей жены естествоиспытателем Шеврыгиным, любителем червей и тухлого мяса, шокирует дебил, нападающий на школьников, засовывая свои пальцы в прямую кишку дрожащего от страха ребенка, а потом облизывая пальцы, шокируют трупы с раскроенными черепами, разбросанные по романам Елизарова. Как заметил один из блоггеров в Живом Журнале <hans_zivers> : “Мне вот странно читать манифесты русской духовности и воззвания к христианским ценностям от человека, пишущего рассказы про то, как отец давал своей дочери в рот.
А она ещё — „ой, папка, у тебя сперма такая сладкая”. Даже по моим широким и неханжеским меркам разговоры от такого человека про возрождение духовности и христианские нормы воспитания мне смешны”. Мне тоже.
Литература как попытка удивиться
Костюков Леонид Владимирович — прозаик, эссеист, критик. Родился в 1959 году. Окончил мехмат МГУ и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор книг «Он приехал в наш город» (1998), «Великая страна» (2002), «Просьба освободить вагоны» (2005) и многочисленных журнальных публикаций.
Все мы в детстве мечтали кем-то стать. Футболистами, космонавтами, продавцами мороженого, летчиками, врачами, писателями. Но вряд ли всерьез задумывались, насколько, что ли, разные по типологии эти мечты. Людям (чуть не написал «стране») нужны десятки тысяч летчиков и врачей, я уж не говорю о продавцах мороженого. А вот космонавтов — просто десятки, их и есть десятки. А писатели в этом разрезе смыкаются с футболистами. Их десятки тысяч, и, может быть, для правильного функционирования всей системы и нужны десятки тысяч. Но мальчишки мечтают стать такими футболистами и писателями, которых (как максимум) десятки. И писатель (тем более поэт) живет надеждой выбиться в исключение, в единицы. Или хотя бы выбросить туда — три рассказа, четыре стихотворения.
Многим нужен нормальный летчик или нормальный врач. Никому не нужен нормальный писатель или нормальный рассказ. Здесь проходит явная и мощная трещина между… профессиями?
Если держать равнение на высшие образцы, то можно говорить о литературе как о чуде. Но такой разговор вряд ли окажется конструктивен по четырем причинам: а) термин неконвертируем; б) быстро затечет шея; в) я буду вынужден сбиться на вольный пересказ «Невозможности поэзии» Адамовича, от необходимости чего меня любезно избавил Георгий Викторович ровно 50 лет назад; г) излишне завышенная планка неожиданным образом открывает дорогу к халтуре. Это последнее соображение представляется мне настолько практически важным, что я потрачу пару фраз на его разъяснение.
Несколько раз в моей жизни я пролистывал чудовищные по художественному уровню сборники и альманахи, обыкновенно надерганные на расстоянии вытянутой руки от составителя, но с неизмеримо бо2льшим замахом, — «Антология новейшей русской поэзии», «Лучшие современные рассказы». А на мое, так сказать, недоумение составитель бодро отвечал, что, мол, вся современная литература после Пушкина (Чехова, Гомера) — г…о, так и не все ли равно, откуда эту материю набирать?
М. С. Горбачев часто призывал нас определиться. Я последую его совету и обозначу свою позицию со всей возможной четкостью. Я не считаю, что в литературе вообще наблюдается проседание качества, и готов говорить, например, о прозе Анатолия Гаврилова или о стихах Дмитрия Веденяпина (списки очень неполны) как о стопроцентном чуде. Но если поставить перед собой конкретную задачу заполнить стихами и прозой очередной номер «Нового мира» или некоммерческую издательскую серию, то надо как-то разумно понизить пафос, чтобы не чувствовать себя обреченным.
Надо, наверное, определить и адрес статьи. Ее девиз вовсе не плохо мы, братцы, пишем, как могло показаться из зачина. Пишем как можем; Блок предостерегал нас от вторжения в писательскую келью — мы туда и не рвемся.
Я скорее говорю о механизмах культуры — плохо, не по тем принципам, отбираем, не так составляем, не то издаем, не то поощряем. И говорю о качественных, системных сбоях.
Есть ведь и такой аспект критической статьи — автор (если он не чистый тетерев) примеривает упреки на себя. Так вот — здесь я подставляюсь не как прозаик, а как критик, составитель, номинатор, ридер, член разнообразных жюри. И я чувствую долю вины за то, что (изредка) так или иначе поощрял то, что меня не удивляло.
Собственно, слово сказано. Заменим чудо на удивление — и система начнет работать.
Хорошо, когда литература удивляет (изумляет, поражает) читателя. Более того, нотка удивления есть и в радости, и в смеховом эффекте, и в ужасе, и в восторге. Пожалуй, только ползучую депрессивную тоску и отвращение можно нагнетать, не удивляя. И — здесь лично у меня сходится теория с практикой — именно такую литературу я не спешу назвать художественной, она меня отвращает буквально. Здесь моя точка отрыва — от новелл Томаса Манна, прозы Петрушевской и Мамлеева. Чтобы пресечь возможные споры — я не утверждаю, что это объективно плохие писатели. Говоря о совпадении, я только констатирую, что мне удалось вывести в область ясных формулировок некоторый участок собственного вкуса. А если подумать, трудно в такого рода статье претендовать на большее.