Новый Мир (№ 5 2004)
Шрифт:
Но за назначением Робайна скрывалось другое. На Кубе в гору пошли энергичные комсомольские лидеры. По мнению Кастро, в условиях острейшего кризиса и растущего отчаяния народа они смогут обеспечить режиму и самому вождю ббольшую поддержку именно со стороны молодежи. Робертико, как звали на Кубе нового министра, снискал себе популярность, например, тем, что под его руководством в Гаване открылось несколько дискотек и кафе для молодежи. Как отмечалось в российской прессе, молодые прагматики ловят каждое слово команданте и готовы исполнить любой его приказ. И новые назначения ясно показали, что Кастро ни на какие политические
Из приморского городка Батабано до Хувентуда ходу два с половиной часа на раздолбанной “Комете”, с окнами в мелких трещинах. Для местных пассажиров билеты по предварительной записи, для иностранцев — особая касса, и цены особые — десятикратные. Правда, перекусить на борту можно без дискриминации: за 3 песо стоящим в очереди выдают бутерброд с колбасой (условное название) и стакан условно апельсинового сока.
Когда-то на Хувентуде был своего рода революционный заповедник; здесь годами отирались повстанцы из разных стран. Вот журналистская зарисовка начала 90-х годов.
“…Обед закончен, и жизнерадостная компания подростков собирается, чтобы заняться выкрикиванием сандинистских лозунгов. Это Никарагуа в 1981 году? Нет, это кубинский остров Хувентуд в 1992-м. Два года назад в результате выборов сандинисты потеряли власть, но их революционный огонь по-прежнему ярко пылает в школе имени Карлоса Фонсеки, названной так в честь погибшего мученической смертью одного из основателей повстанческого движения в Никарагуа.
Почти четыреста никарагуанских ребят — учащихся старших классов — живут и работают здесь в как бы застывшем революционном времени. Кроме курсов по истории Никарагуа и марксизму-ленинизму они проходят основы военного дела включая строевую подготовку, обучение стрельбе. Им также преподают тактику и стратегию боевых действий. В главном здании школы хранятся сандинистские святыни: знамена, фотографии, майки и бейсбольные кепки с написанными на них лозунгами” (“За рубежом”, 1992, № 28).
Бескорыстная братская помощь? Интернациональный долг? Такую терминологию вбрасывал агитпроп и в наше сознание в 1979-м, когда вводили войска в Афганистан. Это теперь мы знаем, чем все кончилось. “Борьба за победу мировой революции”, а после — за торжество социализма на всей планете подразумевала вполне конкретную экономическую и военную помощь разнообразным террористическим группировкам, действовавшим по всему миру под коммунистическими, социалистическими и “национально-освободительными” знаменами. Так что к нынешнему дню, провозгласив борьбу с международным терроризмом, наши вожди в своем следовании “генеральной линии” как бы совершили разворот на 180 градусов.
Вот еще несколько строк об острове Хувентуд образца 1992 года:
“В то время как коммунизм повсюду быстро отступает, разговоры о революционной борьбе и социалистической революции могут показаться странными. Фидель Кастро говорит, что его страна больше не направляет за границу оружие и партизан. Однако кубинское правительство по-прежнему тратит миллионы долларов на обучение и лечение революционеров, а Куба остается безопасным убежищем и идеологической путеводной звездой для крайне левых всех возрастов во всем мире.
Сегодня в 20 школах острова учатся 12 тысяч человек.
Опора на гулящих людей или маргиналов сохранилась на Кубе до сих пор и в практике, и в теории. В 90-х годах во время первомайского парада в Гаване можно было видеть представителей движения “Тупамарос” из Уругвая, революционеров из Гватемалы, Эквадора и Панамы, а также их единомышленников из Канады, США и Западной Европы.
…Наша “Комета” чалится у пирса. Идет противный мелкий дождь. Негр-посредник, выигравший у конкурентов “тендер” на частное жилье (10 долларов в сутки), ведет меня, нет, не к такси — к извозчику. В “салон” набивается шесть человек, и вот уже савраска цокает копытами по остаткам асфальта. Один за другим пассажиры сходят и расплачиваются с “водителем кобылы”. Такса — 1 песо. Вскоре и нам на выход. Достаю песо, но извозчик не хочет брать монету: за проезд 1 доллар! Это он принял меня за канадца. Но я — за историческую справедливость. Конечно, именно с нашей помощью Куба дошла до ручки. Но и мы не без нахлебницы Кубы чуть было не протянули ножки. Так что мы квиты, и я заявляю: плачу столько же, что и мой спутник!
Возница подмигивает негру, и тот протягивает ему 20 песо (в пересчете — 1 доллар). Дескать, свои люди, потом сочтемся. Старый фокус, это мы уже проходили. Но наивные иностранцы-леваки, путешествующие по Кубе, на него покупаются. Жестами даю понять то, что на “новорусском” звучит как “не гони фуфло!”. Кладу песо на сиденье и выхожу из кабриолета. Рыбка сорвалась с крючка. Извозчик в гневе швыряет песо на тротуар и рвет поводья, нахлестывая безответную савраску.
Итак, первый “сет” за мной. Но розыгрыш на этом не закончен. Хозяева рады постояльцу — “источнику нетрудового дохода”. Едва успеваю разместиться, как меня начинают пугать: на острове иностранцам все продают только за доллары и очень дорого! А у нас еда своя, домашняя. Трехразовое питание — это еще десятка в день. Обман очевиден. Вежливо благодарю, но от “пансиона” отказываюсь.
Дождь закончился, и, пока еще светло, можно пройтись по улочкам городка. На одном из перекрестков слышу: “Сеньор, сколько времени?” На Кубе “человеку с часами” такой вопрос могут задать несколько раз в день. Это верный признак того, что кубинцы живут действительно бедно. Дама предбальзаковского возраста благодарит за ответ и пытается продолжить беседу. Как иностранец, “ухожу в несознанку” (“не понимаю!”) и продолжаю идти своей дорогой. Но мамзель семенит рядом. Чтобы увеличить дистанцию, начинаю возиться со шнурками на ботинках. Так, вроде разбежались…
Но не тут-то было: ведь нельзя упускать башлястого клиента! Теперь “шнурки развязались у мадам”, и мы снова “идем на сближение”. И это — в обоих смыслах слова, потому что, поравнявшись с “ночной бабочкой”, слышу вкрадчивое: “Каса! Соло!” Что в вольном переводе значит: “Есть отдельная хата!” Отвечаю кратко, как в анекдоте: “Сеньор — советико!” Но на это интернационалистке плевать. Тогда иду с козырного туза: “Нет денег”. А дальше — как у раннего Высоцкого: “Может быть, я что-нибудь не понял, но она обиделась, ушла”.