Новый Мир. № 4, 2000
Шрифт:
Другое периодическое интернетовское издание, возникшее летом 1999 года, — альманах иронической литературы «Сирано» , представляющий прозу, поэзию, пародии, афоризмы, эссеистику. Команда, делающая этот альманах, также не слишком знакома широкому читателю: главный редактор альманаха Михаил Бару (Миня); редакторы: Дмитрий Горчев (Горчев), Игорь Петров (Лабас), Михаил Сазонов (Мишель), Дмитрий ДЫММА.
Обращение редакции к читателю:
«Иронически глядя на вполне понятную печаль, присущую произведениям многих прекрасных авторов, несколько несерьезных участников Литературного объединения имени Л. Стерна решили открыть альманах иронической литературы „Сирано“. Мы уверены, что наряду с просто глубокими и глубоко трагичными произведениями
Альманах „Сирано“ ни в коем случае не задумывается как юмористический, ибо хотя граница между юмором и иронией достаточно зыбка, она тем не менее есть. Мы приглашаем к сотрудничеству всех авторов, согласных с позицией хотя бы одного из нижепоименованных редакторов — основателей альманаха» .
Это тоже пусть на первый взгляд в меньшей степени, но эстетически сориентированное собрание текстов. Здесь ориентация чисто жанровая. Издание, повторяю, молодое, но уже быстро обзаведшееся и своими постоянными авторами, и авторами, принявшими участие в первой крупной акции альманаха: Конкурсе иронической поэзии. Среди участников журнала Михаил Бару, Сергей Бойченко, Митя Буковский, Александр Житинский, Вика Измайлова, Игорь Иртеньев, Александр Коковихин, Игорь Кручик, Игорь Петров, Михаил Рабинович, Макс Фрай (список, естественно, неполный).
Художественный уровень представленного на страницах «Сирано» разный — есть тексты более удачные, есть менее. Попадаются и хорошие. Ограничусь короткой цитатой из раздела афоризмов:
«Самый пытливый ум — у инквизиторов.
Самые хладнокровные — пресмыкающиеся.
Что ни год — то переломный. Похоже, что так всю жизнь в гипсе и проходим…» (Михаил Бару) .
Обаяние альманаха «Сирано» — в некой дополнительной виртуальности существования этого издания. Читатель, вероятно, обратил внимание на вторые — в данном случае интернетовские — имена членов редколлегии альманаха. Кроме текстов, которые помещаются в «Сирано», читателю предлагается на первой же его странице познакомиться с мифологией самого журнала — хроникой жизни редакции. Это как бы некий параллельный сюжет, предложенный альманахом:
«04.09. Рано редакция обрадовалась, что удачно пережила конец света 11-го августа, рано! Конец, как известно, подкрадывается незаметно. Вчера упаковал свой компьютер отбывающий на жительство в Германию редактор Игорь Петров, потихоньку пакует вещи отбывающий на жительство в Санкт-Петербург бессменный и незаменимый редактор Горчев. Ходят слухи, пока, к счастью, не подтвержденные, что Сам Главный Редактор Миня собрался переехать на жительство из одного небоскреба, торчащего посреди чиста поля, в другой (из этих двух небоскребов и состоит его родной город)… И только редактор Мишель сидит себе тихонько в Швейцарии и никуда не собирается. И что же из этого всего следует? А следует из этого то, что редакция альманаха „Сирано“ бодра и свежа, как никогда, и твердо намерена продолжать своих читателей и далее любить, баловать и лелеять, пусть даже сидя на чемоданах. Жизнь продолжается.
08.09. Ну что ж. Жизнь идет сама по себе, а конкурс иронического стихотворения тем временем продолжается. Что удивляет редакцию, так это наивность некоторых авторов, которые из огромного списка номинаторов предпочитают именно редакцию „Сирано“ и именно ей присылают свои стихи для номинации на конкурс. Вероятно, они не очень хорошо осведомлены о нравах, царящих в этой самой редакции. А нравы там самые людоедские. Помнится, подборку стихов самого главного редактора Мини зарезали на две трети, Лабаса — наполовину, и даже отца основателя Жору не пощадили, не говоря уже про менее всех поэтически одаренного Горчева, которому удалось тиснуть в альманахе несколько стишков только после того, как он начал шантажировать остальных редакторов тем, что специально будет выкладывать их произведения с орфографическими ошибками».
Возможно, кому-то этот юмор покажется — ну скажем так — излишне кавээновским, но из процитированного можно почувствовать определенный стиль альманаха, в котором отсутствует надрывно культивируемый некоторыми держателями литературных сайтов эстетический экстремизм, да и просто «крутизна» — лексическая, нравственная и проч.
Ну а теперь несколько слов о собственно литературных
«Зеленые щеки апреля» — это своеобразный историософский гротеск. Время действия: апрель 1916 года; место действия: безлюдная местность в окрестностях Швейцарского озера. Действующие лица: Сережа, двадцатилетний юноша, русские политические эмигранты Лисицын и Крупа и местный житель Бауэр (появляется эпизодически). Внешний сюжет: русский юноша Сережа, романтичный, чистый, восторженный, торопится в Цюрих к приходу поезда, на котором прибывает его невеста Нина и на котором они поедут дальше, но уже вместе, чтоб никогда больше не разлучаться. Сережа сталкивается с Лисицыным, совершающим прогулку со своей женой и соратницей Крупой. Вежливый юноша вынужден вступить с ними в беседу, отвечать на вопросы, ему неловко отказаться от предложенного соотечественниками шнапса (шнапсом снабжает компанию немец Бауэр), он подчиняется их в данном случае злой воле — и вот Сережа уже пьян, беспомощен, он забыл про время, он безнадежно опаздывает к поезду, и ясно, что Нину он больше никогда не увидит, и день, когда светило веселое весеннее солнце, превращается в черный вечер с ливнем и несчастным страдающим, всеми брошенным Сережей. Повествование строится на игре историко-культурных аллюзий. Автор сталкивает лубочный (из массового сознания, переиначивающего под себя Чехова, Набокова и т. д.) мир русских интеллигентных мальчиков, играющих в дачных театрах Гамлета, влюбленных первой любовью, с миром страшным, вывернутым, с нежитями-позитивистами, прагматиками-революционерами. Лисицын соответственно — лыс, картав, Крупу называет Наденькой, предельно физиологичен (икает, рыгает, мочится без стеснения), с отвращением вспоминает Россию и восхищается красотой звучания немецких имен из «тоталитарных» опер Вагнера и т. д. Сережу завораживает жуть, которой тянет от его зловещих соотечественников, — мальчик перед ними весь открыт, робок, податлив.
Это противостояние дано автором отстраненно, гротескно, почти фарсово, он работает не с образами живых людей и даже не с условными историческими персонажами, а с клише массового сознания (Крупа — имя Крупской из анекдотов), на таком же уровне переосмысляются и историко-культурные знаки русской литературы XX века. Автор иронизирует над устоявшимися «интеллигентскими» представлениями о несчастной попранной России: даже традиционный для русской литературы элегический мотив отроческого потрясения мальчика, случайно увидевшего купающихся нагишом русских деревенских девок, выворачивается в финале апокалипсической сценой погони за мальчиком агрессивных безжалостных валькирий, тех самых, которыми так восхищается Лисицын-Ульянов с Крупой. Кошмар двухмерных агрессивных прагматиков Лисицына и Крупы окончательно накрывает Россию.
Вещь, на мой взгляд, несомненно интересная — талантливая, а в профессиональном отношении — изощренно выполненная. Правда, не отпускает ощущение, что попытка говорить об историософских проблемах на языке фарса создает излишнюю напряженность, сковывающую мысль автора. Стихия низового фольклора иногда подминает под себя игру с культурно-историческими понятиями, выхолащивая их. Но это, возможно, просто придирки. А в целом со спокойной совестью могу порекомендовать читателю знакомство с этим текстом.