Новый мир. № 4, 2004
Шрифт:
Поэтический раскол (о поэзии старообрядцев). Вступительное слово Максима Амелина. — «Арион», 2003, № 4.
Воистину «музейная», но «оживляющая» публикация. «Содержательная сторона лирики старообрядцев не слишком разнообразна, строго очерченный круг тем довольно узок: апокалиптические настроения; покаяние и спасение; отречение от мира, погрязшего в нечестии… И только удачным обретением формы можно объяснить необычайную эмоциональную силу лучших стихотворений. Их анонимные авторы прежде всего пеклись о выразительности, о силе воздействия на читателя, знающего заранее, о чем ему поведают стихи. Общие переживания, пропущенные через личность, вновь превращались в общие при прочтении и указания авторства не требовали. В этом видится вовсе не дань древнерусской традиции — потому как полемические, например, сочинения того же времени всегда
По-моему, особенно замечателен огромный «Стих брачный».
Владимир Пшеничный. Я поставлен здесь точкой… Стихи. — «Октябрь», 2003, № 12 <http://magazines.russ.ru/October>.
12-й номер журнала по традиции отдан новым именам. Многое вполне читается, но кроме прозы покойного сотрудника «Октября» Александра Филимонова да подборки критических заметок студийцев историко-филологического факультета РГГУ о Третьем международном фестивале «Биеннале поэтов в Москве» (руководитель Дмитрий Бак) в памяти остались еще верлибры молодого томского поэта. На его стихи мое читательское внимание обратил Григорий Соломонович Померанц, за что я ему благодарен. Обрести в такой поэтике и ритм, и нерв, и мысль, и музыку можно, видимо, только естественным, природным путем, что Пшеничному, судя по стихам, удается. Процитировать хотелось бы все четыре текста, они совершенно разные и по темам, и по напряжению. И хорошо держат друг друга. Заинтересовавшихся отсылаю к журналу.
Геннадий Русаков. Стихи Татьяне. — «Арион», 2003, № 4.
В продолжающемся цикле особенно примечательно поразительное трехчастное «Большое стихотворение» — сочный метафизический автопортрет человека/души/бытования.
«Смоленский архив» как «зеркало советской действительности». — «Вопросы истории», 2003, № 9 — 12.
«Партийные документы „Смоленского архива“ — это коллекция материалов с грифом „секретно“, „совершенно секретно“, „не для печати“. Право на дозированную информацию, не предназначенную для других, создавало у рядовых членов партии иллюзию приобщения к власти и гордость доверием, оказанным им. Так было и в 1920-е, и в 1930-е годы».
Публикация завершается документами по поиску «врагов народа» (в конце 30-х), когда верноподданнические рапорты старому большевику, секретарю обкома Румянцеву плавно перетекают в анафему ему же и его «приспешникам». Л. Чуковская в своей «Софье Петровне» (1939) оказалась более чем точна. Если б не документы, в реальность этой фантасмагории поверить было бы трудно: чтобы хоть как-то отчитаться о поиске врагов в Смоленской областной больнице, уполномоченный НКВД сообщает о том, что зловредный главврач не посоветовался с механиком, как надо правильно ремонтировать бак для воды…
Приведу один документик из «ранних», с сохранением особенностей написания. Это секретный циркуляр Духовищинского уездного комитета РКП(б) Смоленской губернии от 20 октября 1923 года. «Ответсекретарям ячеек РКП(б). О распространении слухов. По имеющимся сведениям в укоме, по уезду начинают ходить слухи о том, что якобы намечается и проводится целый ряд мобилизаций партработников для поездки в Германию с целью организации там переворота. Уком разъясняет, что никакой мобилизации не производится и не будет и такие слухи являются абсолютно ложными и провокационными. С другой стороны уком пологает, что подобные слухи могут исходить или от коммунистов, которые очень часто делятся со своими женами о разных сведениях и предположениях, иногда даже с БЕСПАРТЕЙНЫМИ или сеются с определенной целью нашими врагами. А потому вам на закрытом собрании ячейки предлагается разъяснить всем членам партии о НЕДОПУСТИМОСТИ ПОДОБНОГО РОДА БОЛТЛИВОСТИ, а вообще указать, что ВСЕ ПОСТАНОВЛЕНИЯ И РЕШЕНИЯ ПАРТИИ ЯВЛЯЮТСЯ СТРОГО СЕКРЕТНЫМИ И НИКАКОЙ ОГЛАСНОСТИ, втом числе и горячо любимой жене, НЕ ПОДЛЕЖАТ. В отношении этих же слухов ВОЗЛОЖИТЬ НА ОБЯЗАННОСТИ КАЖДОГО ЧЛЕНА ПАРТИИ СОБИРАНИЕ ЭТИХ СЛУХОВ И ОТ КОГО ОНИ ИСХОДЯТ и срочно доносить в уком в секретном порядке [подписи]».
См. также: Кн. Алексей Щербатов, «Из воспоминаний» — «Новый Журнал», Нью-Йорк, 2003, № 233 <http://magazines.russ.ru/nj>; о том, как вывезенный немцами Смоленский архив был обнаружен в 1945 году в Баварии; мемуарист на тот момент служил в американской армии.
Леонид Тимофеев. Дневник военных лет. Публикация О. Л. Тимофеевой. — «Знамя», 2003, № 12.
Мы уже отмечали дневниковые записи известного отечественного филолога Л. И. Тимофеева (1904–1984). Первая публикация («Знамя», 2002, № 6) касалась 1941 года, московской паники, умонастроений тогдашней интеллигенции, размышлений о ситуации в Европе и остальном мире. Нынешняя публикация — о 1942 и 1943 годах. Найди этот дневник какой-нибудь особист или донеси кто — Тимофеева бы сразу расстреляли.
Привожу фрагмент, лично мне напомнивший некоторые события августа 1991 года: «Забавен разговор с Фадеевым Кирпотина в ночь на 16/X, передаваемый Кирпотиным. Оба они винят друг друга в скандальном провале Союза в те дни. Фадеев винит Кирпотина в бегстве, а этот уверяет, что он уехал по приказу Фадеева… Тот позвонил ему 15-го в ночь и сказал — уезжай. Распоряжение Щербакова. Но как же с писателями? Никаких сантиментов. Война! В Союзе жгут документы. Позвони сам Щербакову. Тот позвонил и не застал Щ. Опять звонит Фадеев. Щербакова нет. Уже нет?! Я говорил тебе, что он сказал, чтобы ты ехал, и Кирпотин поехал… Говорят, что А. Толстой везде живет по-царски. В Ташкенте у него квартира в 6 комнат и казенное содержание!.. А Вирта, когда эшелон ехал в Ташкент и не хватало пищи, проделывал следующие номера: выходил на станции в военной форме и, показывая начальнику на вышедшего из купе погулять Чуковского, говорил: „Я — его адъютант. Фамилию его называть не могу. Но если у него не будет продуктов, будет скандал в международной прессе“. В вагон спешно несли всяческое съестное и звонили на следующие станции, что едет международный старик и что ему надо приготовить дары. Вирта дал в „Знамя“ роман, очень скверный, „Империя“, написанный в манере Хлестакова».
«Французский роман», или Краткая история отношений издательства «Советский писатель» (в лице Н. Лесючевского) и писателя И. Эренбурга, случившихся в 1957–1958 годах, когда выходила книга «Французские тетради». Публикация, вступительная заметка и комментарии А. И. Рубашкина. — «Звезда», Санкт-Петербург, 2003, № 12.
Хорошо читать на два голоса. И никакой «Иванькиады» или «Шапки» не надо. Чистое искусство многословной брехни в духе: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю». В какой-то момент понимаешь, что письма эти — не только еще одна уродливая примета эпохи, но и памятник определенному человеческому состоянию. Вот что происходило с людьми, когда они подписывались на то, чтобы их имели — подробно, неустанно, со знанием дела. После года этих мучительных эпистолярных отношений вымотанный вконец товарищ Эренбург обратился повыше. И книжечка сразу вышла. А следы романа остались на память историкам литературы. Довольно гадко.
Игорь Шайтанов. В «конце века» — в начале тысячелетия. — «Арион», 2003, № 4.
Критический путеводитель по десятилетию существования «Ариона», «журнала, своим названием претендующего на то, чтобы спасти поэта и поэзию». В знаменательном мемуарно-аналитическом очерке Шайтанова встречаются короткие озадачивающие сообщения, из которых следует, что автор накрепко посвящен в стратегию, тактику и политику развития издания. И с Алехиным на короткой ноге. Иначе откуда обозревателю знать, что знаменитый поэт В. появлялся в журнале «в первый и единственный раз», что известная поэтесса Н. «останется автором „Ариона“», а не менее известная С. «больше не появится». Потом смекаешь: так это на текущий момент, на прошедшую десятку. Но Шайтанов тоном и мыслью предупреждает: этих не будет, в линию не вписываются.
В тексте много говорится о соотношении полистилистики и метафизики («ключевых словах в разговоре о современной поэзии»), отношении к ценностной иерархии, определяющей эти понятия, «конце века», редком даре сохранения своего голоса. Вспоминая опубликованное год с лишним назад стихотворение Олега Чухонцева «Век-заложник, каинова печать…», Шайтанов итожит:
«Каинова печать, рамена, горение металла, горло, в котором замирает, нет, не божественный глагол, а хрип, горло, обернувшееся горлышком выкипевшего чайника. Полистилистика?