Новый мир. № 9, 2003
Шрифт:
«Советская хроника приходит в США с огромным опозданием. Особенно характерна история с фильмом „Разгром немцев под Москвой“. В январе 1942 года он вышел на советский экран, и в США было передано сообщение, напечатанное в „Правде“ и в „Известиях“, что копия фильма отправлена в Америку. Сообщение вызвало в США громадный интерес. Крупнейшая студия „Коламбия пикчерс“ решила показывать фильм в лучших кинотеатрах. Фирма брала на себя все расходы и шла на любые условия, выставив со своей стороны только одно: получение фильма не позже февраля.
Картина, однако, не была получена ни в феврале, ни в марте, после чего интерес к ней упал. Премьера фильма состоялась только 15 августа! Зимний фильм пришел летом и вследствие этого прошел на второстепенных экранах, потеряв миллионы зрителей».
Надо, однако, отдать должное американцам: они сделали документальный «Разгром немцев под Москвой» первой советской картиной,
Не эти ли полгода стали причиной того, что из восьми — десяти фильмов, которые американцы задумали о России, они, не замечая особого интереса тех, кому эти фильмы посвящались, осуществили только два? И как, наверное, потом М. Калатозов ни воодушевлял своих заокеанских коллег на возобновление интереса к войне в России, как ни расписывал им прелести привезенных им из Москвы и присланных вслед советских «голливудских» сценариев, американцы, как всякие спонтанно увлекающиеся люди, уже остыли, и момент дальнейшей «советизации» Голливуда был безвозвратно упущен. А ненужного, видимо, за океаном М. Калатозова вернули в Москву и сделали аж начальником Главка по производству художественных фильмов Комитета кинематографии.
…И все это при том, что Сталин, когда ему захотелось в 1942 году с помощью комедии «Волга-Волга» с ее «Америка России подарила пароход… но ужасно, но ужасно, но ужасно тихий ход» намекнуть Ф. Рузвельту на совершенно непозволительную затяжку с открытием второго фронта, сделал это, по сравнению с той же Кисловой, моментально. На следующий день после того, как побывавший у Сталина специальный помощник Рузвельта Г. Гопкинс вылетел из Москвы на родину, копия «Волги-Волги» оказалась в просмотровом зале американского президента.
Юлия Ушакова
Атипичная религиозность в постсоветской России
Ушакова Юлия Вячеславовна — лингвист, педагог, церковный публицист. Окончила Воронежский педагогический институт; кандидат филологических наук. В настоящее время преподает сектоведение и сравнительное богословие в Воронежской духовной семинарии; выступает со статьями в журналах «Альфа и Омега», «Новая Европа», «Исторический вестник» и др. изданиях.
До недавнего времени наше общество имело весьма смутное представление о сектах. Когда речь шла о русском дореволюционном сектантстве, понятие «секта» прилагалось к религиозным группам, которые некогда откололись от Православной Церкви, что с точки зрения ее догматики является «ересью» — учениями, расходящимися с церковным Преданием. Логично было бы предположить, что для коммунистической идеологии «опиум народа» одинаково вреден в любой упаковке: будь то ортодоксия (Православие) или ересь. Однако отношение к сектантам за семьдесят лет советской власти резко колебалось вместе с колебаниями линии партии. Эта кривая линия вычерчивалась не по доктринальному принципу, а по беспринципному постулату «цель оправдывает средства».
О печальном романе большевиков с сектантами в 20-е годы сегодня широкая публика слабо осведомлена. Совершим краткий экскурс в прошлое. Сектантство на территории России возникло давно: уже в XII веке в Киевской Руси известна секта богомилов, в XIV — стригольников, в XV веке в Новгороде появляется так называемая «ересь жидовствующих», но относительно заметным явлением русской жизни сектантство становится в конце XVII — начале XVIII века, когда из среды раскольников выделились две секты, отличающиеся ярко выраженным асоциальным и изуверским характером, — хлысты и скопцы. Затем стали появляться и другие секты. Длительное время имперское правительство пыталось «локализовать» и изолировать это болезненное явление народной жизни, прибегая к жестким репрессиям по отношению к сектантам (аресты, ссылки). Логика действий правительства в отношении сект диктовалась преимущественно прагматическими соображениями. Так, имперская элита могла одновременно ассимилировать «наиновейшие» идеи, идущие с Запада (вольтерьянство, масонство) и жестко поддерживать вероисповедную однородность на территориях, заселенных православными [1] .
1
К чему приводит утрата этой однородности при единой этнической основе, демонстрируют недавние события в бывшей Югославии, где сербы-мусульмане и сербы-православные взаимно истребляли друг друга, и перспектива на их мирное сосуществование пока не просматривается.
Начиная
2
Цит. по кн.: Бонч-Бруевич В. Д. Избранные сочинения. Т. 1. М., 1959, стр. 171–172.
Подобные установки делали сектантов естественными союзниками революционеров всех мастей (народников, анархистов, социалистов). К этому альянсу частично примыкали и сектанты, не исповедующие радикально нигилистические верования: баптисты, штундисты, адвентисты седьмого дня (последние появились в России с 90-х годов XIX века). Эти сектанты надеялись, что смена государственно-политической системы позволит им расширить сферу своего влияния и вытеснить в конечном итоге Православную Церковь на обочину общественной жизни. Соблазн был велик, но соблазнитель был намного умнее и сильнее в закулисных играх. Ленин в своей известной книге «Что делать?» обращал внимание на то, что сектантами необходимо воспользоваться — как их настроениями, так и фактами их преследования со стороны властей. Воспользовались умело. На II съезде РСДРП была принята специальная, написанная Ульяновым-Лениным, резолюция о необходимости социал-демократической работы среди «вольнолюбивого» сектантства, а вскоре стал издаваться особый «социал-демократический листок для сектантов» — «Рассвет».
Точную численность сектантов дореволюционной России установить трудно. Согласно данным переписи 1897 года, общее число раскольников и сектантов составило 2 137 738 человек. Радикалы считали, что в России не менее 6 миллионов только одних сектантов [3] . Цифра, очевидно, весьма завышена, но если учесть значительный прирост баптистов после правительственного манифеста 1905 года, организационное оформление адвентистов седьмого дня (Всероссийский Союз с централизованным управлением), появление пятидесятников («христиан веры евангельской»), то можно предположить, что число сектантов (за исключением старообрядцев) могло превышать миллион. Израильский советолог Михаил Агурский отмечает, что русские сектанты внесли «свою лепту в процесс разрушения „старого мира“, носивший для них мистический характер» [4] .
3
Там же, стр. 174–175.
4
Агурский М. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980, стр. 27.
О своих революционных заслугах сектанты напомнили большевикам в 1925 году. В газете «Безбожник» (!) было опубликовано открытое письмо под названием «Социально-революционная роль сектантства» [5] . Письмо подписали руководители крупнейших сектантских общин России, и адресовано оно было ВЦИК, на предмет получения от большевистской власти льгот для сектантов.
Придя к власти, большевики использовали сектантство прежде всего в борьбе с Православной Церковью. По замечанию того же Агурского, «гонения на церковь, начавшиеся после Октября, нельзя списывать на одних лишь большевиков, которые были их инициаторами. В них проявлялась также долго удерживаемая ненависть сектантской России к Православию» [6] .
5
«Безбожник», 1925, № 49 (150)-50 (151); републиковано в альманахе «Воронежская беседа», Воронеж, 1995, стр. 136–139.
6
Агурский М. Указ. соч., стр. 27.