Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

Забудский Владимир

— Мы гуляем просто, Семен Аркадьевич! — бойко ответил я, не испугавшись хорошо знакомого мне коменданта. — Вот еще немного погуляем — и пойдем учиться. У нас же комендантского часа нет сейчас, да?

— Хм, — буркнул комендант, остановив на мне взгляд, слегка затуманенный, вероятно, из-за сотни-другой принятых сегодня грамм. — Больно ты у нас умный, Войцеховский. Прям как папаша твой. Ты мне лучше вот что скажи — куда твой дружок запропастился? Замыслил, небось, какую-нибудь пакость?

— Да нет, ничего он не замыслил…

— Знаю я его, у него постоянно какие-то опасные проказы на уме. Папаша его бухает так, что уже и рука ремень не удержит, вот и распоясался,

сорванец. Ты бы, Войцеховский, приглядел за ним, что ли?! А то он якшается со всяким отрепьем, с Томильчуком вон этим. Вы будьте покойны, я Томильчука этого выведу на чистую воду, будет он у меня всю жизнь на исправительных работах батрачить. А дружок твой, если из той же компании — так же закончит.

— Ну что вы, Семен Аркадьевич, Джером ничего плохого не делает, — заверил я. — Мы же в шестом классе только учимся, что мы такого можем натворить?

— Ну, с вас станется, — с сомнением покачал головой комендант.

Но, кажется, последняя моя реплика, сказанная с нарочитой невинностью, напомнила коменданту, что он тратит время на «мелюзгу». Поэтому он утратил к нам интерес и, махнув рукой, бросил на прощание:

— В общем, смотрите мне тут, я вас предупредил!

Мы смотрели, как он удаляется своей тяжелой медвежьей поступью.

— Ну и злой он, — шепнула Мей.

— А он всегда такой, — ответил я, глядя, как широкая спина в пятнистом бушлате скрывается за углом.

И впрямь, когда бы я не видел Аркадьевича — он всегда был одинаково рассерженный и чем-то недовольный. Впрочем, мой папа непомерно уважал этого седого крикливого старикашку с красным носом несмотря на его быстрое дряхление и ощутимые проблемы со спиртным. «Ничего не поделаешь, такая у него работа», — оправдывала его мама. Под началом Семена Аркадьевича находился весь штатный состав нашей милиции — почти пятьсот человек, основу которых составляли суровые мужики, матерые и опытные бойцы, хорошо вооруженные и всегда готовые дать отпор негодяям, якшающимся по пустошам. Именно их стоило благодарить за то, что на Генераторное на памяти моего поколения ни разу не нападали.

— Ты не знаешь, где Джером? — спросила Мей.

— Понятия не имею. Я пытался связаться с ним, но его нет в сети.

Такое бывало прежде и не раз, поэтому я не сильно волновался за друга.

— Как ты думаешь, этот Том действительно может втянуть его в какие-то темные делишки? — забеспокоилась Мей. — Я слышала, что он курит траву, ест таблетки и нюхает порошок, да еще и достает где-то все это для других наркоманов.

— Где наркоту достают, положим, все знают, — ответил я. — Стахановы в своих теплицах растят такую ядреную дурь, о которой идет слава во всей Румынии. Вопрос только в том, действительно ли Том к этому причастен. Помнишь, как Семен Аркадьевич его «брал в оборот», по его же словам? Ничем это не кончилось.

Мей согласно кивнула. Несмотря на крутой нрав коменданта, Том в ответ на все обвинения упрямо отпирался и отнекивался. Милиционерам так и не удалось найти достаточных доказательств того, что скромный помощник мастера на водоочистных сооружениях, пусть и непутевый, торгует наркотиками. Недовольный комендант добился от нашей поселковой судьи Аллы Викторовны, чтобы она «в целях прекращения оборота запрещенных средств» запретила г-ну Томильчуку выход из селения без специального разрешения. Бывало, даже приставлял милиционера в штатском следить за ним. И все равно Том постоянно ходил под кайфом, и свежая дурь в селении так же регулярно появлялась, пользуясь у подростков и взрослых, имеющих такую дурную привычку, огромным спросом.

— И все-таки от этого

Тома добра не жди, — убежденно предрекла Мей. — Помнишь, он как-то надоумил Джерри, что было бы круто выбраться из селения и побродить по пустошам?

— Да, — я припомнил тот зимний разговор. — Но, мне кажется, он тогда говорил не всерьез.

— Не знаю. Я в этом не уверена.

Вскоре нам стало холодно сидеть у памятника. Мей позвонили и позвали на ужин, и я вызвался ее провести, так как мне в этот день было спешить некуда. Мама еще вчера предупредила, что задержится, так как будет принимать в центр новых деток. Дело это было хлопотное — случалось, она из-за этого и ночевать оставалась на работе. Подруга, конечно же, позвала меня ужинать к себе, но я вежливо отказался — во-первых, не хотел стеснять Юнгов, которые обитали втроем в крохотной однокомнатной квартирке, а во-вторых, я подумал, что было бы неплохо сделать бутерброды и заявиться с ними к папе на работу. Зная, что мама будет поздно, папа тоже наверняка засидится на работе, совсем не думая о своем желудке.

Забежав домой, я на скорую руку соорудил нам с папой простенький «холостяцкий» ужин. Взглянув на экран пищевого процессора, увидел, что как раз хватит ингредиентов для грибного супа и нажал соответствующую кнопку. Пока устройство жужжало и испускало пар, я соорудил пару толстых бургеров с буйволятиной, сыром и овощами. Минут через двадцать все было готово — оставалось только залить суп в термос и упаковать бутерброды в судочек.

Главное административное здание было средоточием всех важных дел в Генераторном. Именно здесь работал председатель поселкового совета, его заместители и различные чиновники, отвечающие за все стороны жизни селения. Тут заседали трое наших судей, решая споры между жителями и приговаривая правонарушителей к наказаниям. В здешнем большом зале собирался на шумные заседания поселковый совет. В здании принимали и чествовали важных гостей. У ступеней здешнего крыльца часто обретались странные люди с флагами и плакатами, скандирующие лозунги. Даже ночью во многих кабинетах горел свет.

Меня здесь знали, поэтому, когда я сказал, что пришел к папе, охранник в милицейской форме без вопросов пропустил меня внутрь, не став проверять документов. По широкой лестнице, а затем по плохо освещенному и довольно-таки прохладному коридору я пробрался к папиному кабинету, находящемуся на втором этаже, несколько раз миновав серьезных мужчин и женщин, которые что-то деловито обсуждали. В папином кабинете, конечно же, горел свет, и оттуда доносились голоса. Приблизившись, я замер в нерешительности, различив из-за приоткрытой двери голос председателя.

Хоть папа и почти не распространялся о своих служебных делах в кругу семьи, мне приходилось слышать, что председатель чуть ли не каждый день забегает к папе, чтобы «лично отдать кое-какие распоряжения», а на самом деле — посоветоваться по тому или иному вопросу. Мама говорит, что папа сам стал бы председателем после Маргариты Петровны, если бы захотел. Но ни тогда, ни за все прошедшие годы он ни разу так и не выдвинул своей кандидатуры.

— … вот так прямо и написали. — закончил председатель какую-то речь. — И как я, по-твоему, должен на это отреагировать? А ведь я должен, сам понимаешь, Володя. Люди следят за новостями. Они не поймут, если я сделаю вид, что ничего не происходит. Рядом с нами разрастается самая настоящая империя. И во главе ее стоит психически неуравновешенный динозавр из давно минувших времен. И это очень сильно напоминает такую же точно ситуацию в прошлом. Думаю, тут не надо быть гением, чтобы провести параллели…