Новый мир. Книга 3: Пробуждение
Шрифт:
— Сэр, зафиксирован массированный огневой контакт с противником в районе проспекта Карла Маркса! — в ужасе завопил один из штабистов, бросаясь к своему рабочему месту. — Похоже, это контратака!
— Вывести мне большой план! — мгновенно забывая о нас, заревел Чхон.
— Все по местам, живо! Направить все резервы на отражение атаки! — прикрикнул на своих людей генерал Гаррисон.
«Охотники за головами» бегом ринулись прочь из помещения. Штабные офицеры заметались, хаотично пытаясь привести в порядок свои разгромленные рабочие места. Каким бы невероятным было только что произошедшее, контрнаступление недобитых
— Заканчивай с ним поскорее, и ко мне! — не оборачиваясь, велел ему Гаррисон.
Замахнувшись, он со всей своей нечеловеческой силой бросил меня о стену. Бетонная перегородка, не рассчитанная на такие нагрузки, проломилась при ударе моим телом. Я вывалился в коридор, освещенный неровным светом аварийных ламп, распластавшись среди пыли и обломков разрушенной стены. Какие-то люди продолжали бегать, переступая через меня, но никого не заботило происходящее — дисциплинированные бойцы спешили на свои позиции, где им предстоит отразить ответный удар евразийцев.
Собрав остаток сил, я схватил и бросил в показавшегося из пролома Блэка оказавшийся под рукой кусок стены. Бетонный обломок разломался о лоб «охотника за головами», засыпав его глаза крошевом. Воспользовавшись секундным замешательством соперника, я нанес отчаянный удар правой, в который вложил все свои силы, ему в висок.
Я ощутил страшную боль, когда костяшки пальцев хрустнули, ломаясь о непрошибаемую черепную коробку. Обнажив зубы в злобном оскале, Блэк схватил меня за горло и легко, как и в прошлый раз, приподнял, прижимая к стене коридора. От недостатка кислорода я конвульсивно засучил ногами. Изломанные руки инстинктивно пытались ослабить давление на гортань, но я уже понимал, что это бесполезно.
Прямо за спиной Блэка, не обращая на нас внимания, пробегали бойцы разных подразделений, на ходу натягивая на себя недостающее снаряжение. За полупрозрачными окнами коридора, где в неровном освещении разворачивалась обширная панорама, оглушительно трещала канонада и яркими вспышками сверкали выстрелы.
Нечеловеческая морда приблизилась прямо ко мне. Пыхнув мне в лицо зловонным дыханием, Блэк просипел на прощание:
— Ты был всего лишь жалким человечишкой. Твое время прошло.
Замахнувшись, он запустил мое тело в последний полет. Выбив стекло, я полетел вниз с тридцатифутовой высоты, прямо на брусчатку проспекта Карла Маркса, одной из главных улиц южной Новой Москвы, по которой в эти минуты наступали силы евразийцев. Последнее, что я отчетливо запомнил — стремительно приближающуюся ко мне бурую брусчатку и мой собственный крик в ушах.
§ 38
Дальше осколки реальности приходили ко мне бессистемно.
Я хорошо помнил, как мимо меня проходил, сотрясая брусчатку тяжестью металлических шагов и огрызаясь во все стороны огнем, четырехметровый «Голиаф». Под прикрытием его массивного корпуса мерно шагали вперед тяжелые пехотинцы в боевой экипировке корпуса «Крестоносцы». В тот момент, когда мои полуприкрытые веки сфокусировались на боевой машине, она исчезла во вспышке взрыва, силой которого ближайших солдат разбросало по сторонам. Эхо взрывной волны докатилось до меня, и мое искалеченное тело несколько раз перевернуло.
Следующая картинка, всплывшая сквозь белую пелену —
Но десантники один за другим падали, скошенные мощью ответного огня Союза. В конце концов одна из крупнокалиберных пуль настигла и меня — она ворвалась мне в ногу в районе коленной чашечки. Реальность, и так едва ощутимая, исчезла во вспышке невыносимой боли.
Несколько минут, а может быть, часов спустя зрение вновь возвратилось к моему правому глазу. Своих ног я не чувствовал. Какой-то смельчак, вколов мне стимулятор, ненадолго приведший меня в чувство, отчаянно тащил меня за руку, пытаясь вынести с линии огня. Плечами я задевал многочисленные тела бойцов 101-ой воздушно-десантной. Пули продолжали свистеть, безжалостно впиваясь в мертвых и пока еще живых. Одна из пуль срикошетила от искореженного бронекостюма убитого десантника, и я почувствовал, как она проникает мне прямо во внутренности. Сознание вновь исчезло.
Зрение ко мне больше не возвращалось — только тактильные ощущения и слух. Несколько раз я слышал слова «радиация» и «эвакуация», но уже не в состоянии был понять их смысл. Голоса вокруг в основном были паническими. Кто-то тащил меня, кто-то постоянно вкалывал что-то в вену. Время от времени я блевал. В желудке давно ничего не осталось, но организм все равно издавал рвотные позывы, так что мне казалось, будто меня сейчас вывернет наизнанку.
Наверное, я умирал. Бороться за жизнь я не чувствовал больше в себе сил. Остатки сознания подсказывали, что полученные мною повреждения — не совместимы с жизнью, они многократно превышают порог летальности. Так что мне, похоже, предстояло умереть. Лучше уж сразу, а не в больнице несколько дней или месяцев спустя, превратившись в ссохшийся живой труп.
Много времени спустя я почти пришел в себя на открытом морозном воздухе. Один Бог знает, как я оказался на поверхности. Суета, многочисленные шаги, голоса, шум пропеллеров, сильный ветер, снежинки на обожженных и изрезанных щеках. Мне было холодно и настолько плохо, что это невозможно описать словами. Шум вокруг, напоминающий о продолжающейся бурной жизни, только раздражал.
Цинично спокойный голос склонившегося надо мною человека я слышал отчетливо. Это, наверное, был врач.
— Этого не спасти. На нем живого места нет. И страшное облучение. Ума не приложу, почему он вообще жив, и зачем его сюда вытащили. Такого нет смысла эвакуировать в госпиталь. Он умрет еще на борту.
— Угу, — подтвердил диагноз другой медик. — Не трать на него время, у нас тут вокруг еще сотни тысяч пострадавших.
— Подумать только, Господь Всемогущий, термоядерная электростанция!
— Так-с, вколи-ка ему что-то посильнее и пошли дальше!
Я почувствовал укол и окончательно погрузился в забытье.
Глава 4
§ 39
Я не вполне осознавал, что со мной происходит: сплю ли я, нахожусь без сознания или просто мертв. Ясно было одно — это был непрекращающийся кошмар. Сцены, которые я переживал, напоминали калейдоскоп, составленный из обрывков моих самых худших воспоминаний и потайных страхов.