Новый Орлеан
Шрифт:
Не успеют они, понял Мартин, не успеют…
Брету парад пришелся по душе. В самом начале, пока они не миновали пару первых кварталов, он все время помнил об угрозе покушения и ощущал напряжение и нервозность. Но вскоре это чувство прошло, и он расслабился. В основном этому способствовала Лина, которая веселилась и радовалась, словно девчонка, получившая в подарок первую в своей жизни куклу. Она без устали ойкала и взвизгивала, требуя, чтобы Брет немедленно обратил свое внимание на то-то и то-то и разделил ее восторг по этому
Про себя Брет должен был признать, что и без нее, вероятно, не пожалел бы, что решил участвовать в параде. Уроженец Нового Орлеана, он тем не менее впервые находился на платформе в самой гуще масленичного гулянья.
И все же ничто не могло сравниться с теми ощущениями, которые он испытывал в компании Лины.
Они почти сразу же поняли тщетность попыток обмениваться впечатлениями при помощи слов: расслышать их все равно было нельзя из-за оглушительного шума. Но теперь, когда они стали близки друг другу, между ними возникла особая система общения. Слова для нее были не нужны.
Брет был счастлив до идиотизма. Из-за этой крохи он совсем потерял голову. Он не мог понять, как набрался смелости просить ее выйти за него замуж.
Почему-то ему показалось, что сделать это нужно сразу после того, как они слились в объятиях во второй раз. А Лина к тому же укрепила его дух, не отвернувшись от него с отвращением, когда он признался ей в своей трусости.
— Лина, выйдешь за меня замуж?
— Да, медведище ты мой.
Все так просто. И все так сложно…
Вспомнив этот эпизод, Брет притянул ее к себе, обняв рукой за плечи. Она взглянула на него снизу вверх с ее обычной лукавой улыбкой и беззвучно зашевелила губами.
Брет склонился к ней, и она прокричала ему в ухо:
— Люблю тебя, медведище!
Брет, не находя слов от счастья, быстро-быстро закивал головой. Выпрямляясь, услышал какой-то необычный звук, сухой отрывистый треск, вознесшийся над шумом толпы, и сразу понял, что это выстрел.
Его взгляд лихорадочно забегал по множеству лиц внизу и остановился на человеке в костюме Санта-Клауса. В поднятых руках тот сжимал пистолет, и кровь застыла у него в жилах. Оглянувшись через плечо, Брет убедился, что сенатор остается на ногах и, по всей видимости, цел и невредим, хотя на лице у него застыло изумленное выражение.
Брет вновь посмотрел на человека в костюме Санта-Клауса и инстинктивно понял, что тот сейчас выстрелит еще раз. К нему бежали люди, но ничто в мире уже не могло этому помешать.
Всего один шажок, и Брет встал перед сенатором, заслонив его своим телом.
Пуля вошла Брету в левый глаз под небольшим углом и пробила череп навылет.
У него не было времени испугаться, не было времени для сожалений, для самой последней мысли.
Брет Клоусон умер еще до того, как рухнул на дощатый настил платформы.
Лина переживала лучшие в своей жизни минуты.
Она и припомнить не могла, когда в последний раз чувствовала
Она почувствовала руку Брета у себя на плечах и подняла голову, беззвучно произнося губами:
— Люблю тебя, медведище.
Это была чистая правда. Боже, как же она любила этого человека!
Он заулыбался ей и выпрямился.
Лина услышала первый выстрел, но до нее так и не дошло, что это могло бы быть. Словно разозленное насекомое прожужжало у нее над головой на сверхзвуковой скорости. Она обернулась на Брета, который высматривал что-то в толпе. Но прежде чем она успела проследить за его взглядом, он шагнул и встал перед сенатором Сент-Клаудом…
Его левый глаз вдруг исчез, а затылок взорвался фонтаном серых и кроваво-красных брызг. С царственной медлительностью векового дерева он упал на дощатый помост платформы.
Лина оцепенела. Так вот что это значит — не верить собственным глазам. Происходящее было настолько чудовищно и ужасно, что осознать его сразу она не смогла.
А потом реальность обрушилась на нее ударом кувалды. Она упала на колени рядом с лежащим Бретом. Рассудок сразу подсказал ей, что он мертв: уцелевший глаз вперился в нее невидящим взглядом, любимое лицо расслаблено и неподвижно.
И все же она осторожно приподняла его изувеченную голову и бережно уложила ее себе на колени.
Склонилась к нему, не замечая, что ее слезы капают ему на лицо.
— Брет, — тихонько позвала она, — ответь мне.
Скажи, что любишь меня, медведище.
Она почувствовала, что кто-то опустился на колени рядом с ней. Чья-то ладонь нежно сжала ее руку.
— Лина, Боже мой… Какое несчастье, Лина!
Это был сенатор Сент-Клауд.
— Отпусти его, Лина, Брет мертв. Его уже нет.
Она стряхнула его руку со своей. Слезы внезапно высохли от охватившей ее ярости.
— Оставьте меня! Не смейте так говорить! Он не умер!
Даже произнося эти слова, словно заклинание, она знала, что лжет, обманывает саму себя.
Но все равно не вставала. И больше не обращала внимания на сенатора, которой по-прежнему стоял возле нее на коленях. Она продолжала баюкать голову Брета, пятная юбку его кровью.
Ворвавшийся в веселый гомон толпы чужеродный сухой треск Джим Боб распознал сразу и без всяких сомнений. Этого звука он ждал весь день. Он расслышал бы его даже среди всех других куда более громких звуков.