Новый путь
Шрифт:
— В инквизицию! — развязно хохотнул итальянец. — Навестим кардинала-префекта.[8]
Томаш насупился. Его всегда коробил недостаток почтения к церкви, а напарник бывал просто несносен. Аглауко словно стеснялся своей искренней и горячей веры, оттого и грубил порой, опрощая великое.
Платек покосился на Мути. Одиночка по натуре, Томаш не доверял никому. Поэтому откровенность между ним и Аглауко была односторонней, как лист Мёбиуса — Мути выкладывал ему всё, как на исповеди, просто наизнанку выворачивался, а вот он таился. Подслушанный давеча разговор накрепко отложился
— В Ватикан? — обронил он.
— Не, на Читта Лео-онина, — протяжно зевнул Аглауко, чмокнув губами. — Монсеньор примет нас у себя дома!
Томаш молча кивнул, сворачивая на Кончилиацьоне. Он нарочно не расспрашивал Мути, зная, что порывистый южанин сам изведется, не выложив ему все подробности. Вон, как губёшки сжал… На лице знакомое загадочное выражение, а на лбу будто написано: «Ух, что я знаю!» Ну, пусть помается…
Резиденция кардиналов на площади Читта Леонина крепко сидела прямо под боком у Ватикана — из окон квартир их высокопреосвященств открывался роскошный вид на колоннаду Бернини и купол Святого Петра.
Дюжие и невозмутимые швейцарцы-охранники тщательно изучили бумаги нумерариев и проводили их в покои Франьо Шепера, нынешнего кардинала-префекта Священной Конгрегации Доктрины Веры.
Шагая гулким и прохладным коридором, Томаш то и дело распускал рот в кривой ухмылке.
Воистину, Ватикан — это Мекка лицемеров. Даже банк Святого Престола, распухший от золота, именуется Институтом Религиозных Дел! А чтобы не тянуло смрадом аутодафе из прошлых веков, у инквизиторов отняли «Молот ведьм» и переодели в белое, назначив защитниками веры. Но и тут просвечивает вранье, ибо ведомство Шепера занимается разведкой да контрразведкой. Вот только упоминать об этом всуе доброму католику не подобает…
— Сюда, — охранник отпер высокую дверь из полированного ореха. — Его высокопреосвященство ожидает вас.
Нумерарии одинаково кивнули, ступая в ногу на сияющий паркет. Обстановку квартиры отличала изысканность, но в меру — тяжелая основательная мебель создавала строгий уют, более приличествующий жилищу деревенского священника, чем кардинальской резиденции. Ароматы по квартире расплывались самые благочестивые — пахло ладаном и горячим воском.
Шепер возник неожиданно, как алый сполох в суровом полумраке. Ступал кардинал-префект бесшумно, лишь легчайший шелест сутаны выдавал его присутствие.
— Добрый день, монсеньор, — церемонно поклонился Аглауко.
— Здравствуйте, чада мои, — в ласковом голосе Шепера чувствовался легкий венгерский акцент.
Круглолицый и ушастый, кардинал-префект производил несерьезное впечатление — до той поры, пока вы не заглянете в глаза его высокопреосвященства, в веселенькие глазки селянина-хитрована. И не напоретесь на пронизывающий, умный и холодный взгляд.
Жестом указав на резной деревянный диванчик, Шепер обосновался в скрипнувшем кресле, заботливо расправив складки огненосного одеяния.
— Чада мои, — заговорил он тоном библейского патриарха. — Хочу повиниться перед вами,
Аглауко наклонился и по-приятельски шлепнул Томаша по круглой коленке.
— Мазуччо почувствует его, монсеньор! — гордо доложил он, как будто хвалясь способностями товарища. — Пару лет назад нас послали на Филиппины, в Багио. Там мы должны были встретиться с местным врачевателем-хилером, ревностным католиком. Так Мазуччо за две мили учуял целителя! А все потому, что он и сам такой. Да-а! — зажмурился Мути. — Однажды мне прострелили живот, так Мазуччо и дырку залатал, и утробу вылечил!
Платек закаменел лицом, и Шепер углядел перемену.
— Вы — Томаш, верно? — мягко сказал он.
— Да, ваше высокопреосвященство, — пробормотал поляк, опуская глаза.
— И вы сильно переживаете из-за своих чудесных способностей?
— Мое самое сильное желание — избавиться от них однажды, раз и навсегда! — вырвалось у Томаша. — Больше всего на свете я хочу быть, как все, а не носить в себе непонятные и непрошенные потенции.
Вяло удивившись, он ощутил, что ему полегчало. «Будто нарыв вскрыл», — мелькнуло в мыслях.
— Понимаю вас, Томаш, — сочувственно кивнул кардинал. — Признаться, меня даже радует ваше отношение к своему целительству. Вот, если бы вы гордились тем, на что способны, да впадали бы во грех похвальбы, у меня поневоле закопошились бы мыслишки о дьявольской природе вашего таланта. Но, раз вы страдаете от него, впору думать о божьем промысле. Умения ваши — ваш крест.
Платек недоверчиво глянул на него.
— Вы действительно так думаете?
— Мои люди собрали о вас всё, что возможно узнать о смертном, — Шепер усмехнулся с долей превосходства. — Я всего лишь сделал надлежащие выводы. Но к делу. Коли вы способны ощутить присутствие «Михи» в радиусе двух миль, это всё упрощает. Теперь я верю, что миссия ваша выполнима, а враг будет уничтожен! Слушайте внимательно…
Томаш наклонился, делая вид, что внимает кардиналу, а сам в это время горячо молился — впервые за долгие годы перед ним забрезжила крошечная надежда на избавление от тягостного дара целителя. Он плохо понимал, откуда вдруг проросла эта зыбкая уверенность, но его мозг бывал и вещим…
Слова «Украина», «Первомайск», «Миха» наплывали невидимыми облачками и таяли, а в голове у Платека билась ликующая мольба: «Избави меня, Богородица! Избави меня, Иосиф! Избави, Иисус!»
Вторник 30 сентября 1975 года, день
Первомайский район, Каменный Мост
Осень звенела стеклянной струной, тускнея в ля-миноре. Летучие паутинки щекотно касались лица, виясь, как июльский пух, и я жмурился, млея на солнце — «бабье лето» дочерпывало остатки теплыни.