Новый русский попугай
Шрифт:
Он вспомнил книгу об артистах императорских оперных театров с поврежденным форзацем. На листе не хватало довольно большой части…
— Признавайтесь, сколько оттисков вы сделали на самом деле? — спросил он, сверля Антона Антоновича пронзительным взглядом профессионального следователя.
— Три!.. — ответил тот, растерявшись, и тут же прикусил язык. Однако слово, как известно, не воробей.
— Три? — переспросил Маркиз, сурово сдвинув брови. — На этот раз вы сказали правду?
Гравер энергично закивал.
— Ну что ж, кажется, я вам верю, как говорил
— На всякий случай… — Антон Антонович смущенно потупился и добавил: — Уж очень хорошо у меня получилось… захотелось оставить себе образец работы…
— Хотелось бы верить, — вздохнул Маркиз, — но что-то мне подсказывает, что у вас были насчет третьей марки другие планы. Подозреваю, что у вас на нее имеется покупатель…
— Честное благородное слово… — начал гравер.
— Вот только не надо этого! — отмахнулся Маркиз. — Все равно не поверю! А вот марку придется отдать…
— Обязательно? — Антон Антонович жалостно вздохнул.
— Обязательно! — отрезал Маркиз. — В интересах следствия. Вы не забыли, что над вами все еще висит дамоклов меч в виде целого букета статей Уголовного кодекса?
Антон Антонович тоскливо вздохнул и опустился на колени рядом с Леней.
— Что это вы надумали? — Леня попятился. — Не надо пытаться меня разжалобить! Это бесполезно!
— А я и не пытаюсь, — пропыхтел снизу Антон Антонович, — я доставаю… достаю марку!
Он перевернул один из стульев кверху ножками.
К каждой ножке снизу был подклеен аккуратный фетровый кружочек — чтобы стулья не царапали ценный паркет и легче передвигались по нему. Антон Антонович подколупнул один из кружков ногтем, наполовину оторвал его и вытащил из-под фетра маленький красноватый бумажный прямоугольник.
— Вот она! — Гравер поднялся на ноги и протянул Маркизу марку. — Вы учтете мое добровольное сотрудничество?
— Следствие учтет, — пообещал Леня, рассматривая марку.
— Правда, она восхитительна? — прошептал Антон Антонович, заглядывая через Ленино плечо. — Это одна из моих лучших работ! Хотя все же я не понимаю…
— Чего вы не понимаете? — спросил Маркиз, убирая красноватый прямоугольник в свой бумажник.
— Не понимаю, почему люди платят такие огромные деньги за сущую ерунду. Ну допустим, картина — это произведение искусства, она действительно очень красива… или драгоценные камни… они искрятся, переливаются… это еще как-то можно понять. Но почему так дорого стоит какой-то клочок бумаги, на котором по ошибке напечатали что-то не то… или случайно оказался лишний зубчик…
— Это вопрос договоренности, — проговорил Леня, — договоренности между людьми. Точно так же, как бумажные деньги. Ведь бумажная купюра тоже не представляет сама по себе никакой ценности — ее нельзя съесть, в нее нельзя одеться… самое большее, что ею можно сделать, — разжечь костер. Но люди договорились между собой, что за эту бесполезную бумажку можно получить и еду, и одежду, и жилье, и даже здоровье и жизнь… ведь за деньги действительно можно спасти жизнь — или, наоборот, можно нанять
— Подай ключ на три восьмых! — Ухо высунул руку из-под днища микроавтобуса. Сергей вложил в руку нужный ключ и снова нырнул под капот.
Сейчас вряд ли его узнали бы прежние знакомые: в промасленной спецовке, с перемазанными мазутом руками и с черной бейсболкой на голове, он нисколько не был похож на прежнего элегантного бизнесмена с седеющими висками, в белоснежной рубашке и тщательно отглаженном костюме.
Поселившись в квартирке над гаражом, Сергей первый день провалялся на кровати, бездумно глядя в потолок, покрытый пылью и ржавыми потеками. Все тело болело от побоев, левый глаз заплыл, а когда Сергей отважился заглянуть в осколок зеркала, валявшийся на подоконнике, то ему немедленно захотелось, чтобы и правый глаз заплыл тоже. Желаний не было никаких, то есть одно было — ослепнуть, оглохнуть и вообще никак не реагировать на окружающую действительность.
Но это никак не получалось, потому что снизу слышались непрерывные стуки и шум работающих инструментов. Изредка Ухо поднимался наверх, наскоро пил чай или кофе и уходил снова. Спал он мало, женщины к нему не ходили — в этакую берлогу ни одна уважающая себя дама не заглянет. Впрочем, Ухо по этому поводу не слишком расстраивался, в его сердце прочное место занимали машины.
Проворочавшись полночи на жесткой скрипучей кровати, Сергей понял, что окружающая обстановка не так сильно его раздражает. Ну и что, что вокруг беспорядок, внизу шум и пахнет краской! Все это можно пережить, он же не наследный принц, знавал всякие времена. Не сильно беспокоила его и работа. То есть, конечно, бизнес явно пострадает без твердой хозяйской руки, и как бы конкуренты не съели, но в конечном итоге и это можно пережить.
К утру Сергей Михайлович Зозулин понял, что больше всего страдает он от стыда. Вот что стыдно — так это быть таким идиотом, как он! Ладно еще, что влюбился — с кем не бывает! Сколько мужчин при виде хорошенькой мордашки и стройных ножек теряли голову! И ничего, не смертельно…
Он же долгое время лепил в душе идеальную женщину. Ведь не двадцать лет, не мальчик, а все мечтал об идеале! Да еще и болтал об этом, потому что иначе как та девица, он все еще в мыслях называл ее Наденькой, обо всем узнала? А он, встретив свою мечту, всерьез поверил, что она настоящая. Где был его здравый смысл?
Девица его нагло использовала, подставила, подвела под бандитов. Сергей поежился, вспомнив, как его били и допрашивали в собственной квартире.
Промаявшись таким образом сутки, Сергей совершенно осатанел от безрадостных мыслей и непривычного безделья, и когда Ухо предложил ему немного поработать на ремонте машин, с радостью ухватился за такую возможность.
Самое удивительное, что в нем открылся настоящий талант автомеханика. Даже Ухо признал его способности, а в таком вопросе Ухо являлся настоящим экспертом.