Новый свет
Шрифт:
— Горшки закупили! — сказал Шаров.
— Вы что, с ума посходили? Горшки! — произнесло одно лицо.
— Вы представляете, что у вас будет твориться? — сказало второе лицо.
— Нет, открывать заведение нельзя. Горшки! Такое придумали!
— Значит, государственное дело сорвется?
— Нельзя, чтобы сорвалось.
— А надворные туалеты далеко — двести метров. Взрослому человеку не добежать.
— Не добежать, — подтвердило второе лицо.
— Куда же вы смотрели? — наливаясь краснотой,
— Упустили, — ответил Шаров, хотя все знали, что Шаров каждый день ставил вопрос о туалетах.
Однако ответ понравился комиссии. Лица их потеплели, потому и мягко спросило первое лицо:
— Что же вы намерены делать?
— Продумаем этот вопрос, — ответил Шаров.
— Продумайте и доложите, — сказал Омелькин.
— Нет, вы представьте только, триста человек сидит на горшках! — не унималось первое лицо.
— А какой воздух здесь! — в третий раз уже повторил Омелькин, чтобы перевести разговор на другую тему.
— Да, воздух здесь удивительный, — поддержало второе лицо, — кузница кислорода, можно сказать.
— А коллектив как?
— Коллектив прекрасный. Справимся, — ответил Шаров.
— Надо будет встретиться с коллективом, — сказал Омелькин.
Шаров снова Каменюке мигнул, и когда тот прокрался к двери, Шаров прошептал:
— Скажи, чтобы никто не расходился и галстуки чтоб не снимали, черти!
Встреча состоялась с коллективом дружеская, краткая, по поводу которой Сашко заметил Рябову:
— Зустрич птахив с комахами?
— А что такое птахи? — спросил громко Рябов. Омелькин повернулся в его сторону. Сашко сказал, обращаясь к начальнику:
— А мы украинский язык тут изучаем. Сашко, вплотную приблизившись к начальнику, что-то сказал ему. Омелькин рассмеялся и похлопал Сашка по плечу.
— У тебя секреты с большим начальством? — с завистью, проговорил Рябов.
— Понимаешь, — сказал Сашко. — Я его поблагодарил. Он мне такое большое дело сделал.
— А что именно?
— У меня коза в прошлом году чуть не сдохла: кормить нечем было. А в этом году еще большая засуха. Вот я и написал Омелькину заявление, чтобы он через интернат выделил полтонны сена.
— Так в интернате нету же сена. Лошади голодные ходят…
— Правильно. Но Омелькин фондами распоряжается. Он мне на заявлении чиркнул: «Шарову! Выделить из фондов интерната…» Вот я его и поблагодарил, а по секрету сказал, что в машину бутылку горилки сунул ему.
— Неужели он берет?
— А как же без этого?! Без этого нельзя сейчас. Только ты никому ни-ни… Да, вот еще что, заявление надо сразу и Шарову написать: «В соответствии с распоряжением Омелькина прошу вас выделить полтонны сена».
Рябов на полчаса исчез, должно быть сочинял заявление и бегал в магазин.
— Никакого сена нет у меня, — говорил Омелькин.
— Дети у меня махонькие. Двое шустриков. Я козу купил. Что ж мне, уезжать отсюда, помрут мои детишки без молочка.
— Что я должен делать?
— А ничего. Только напишите вот здесь резолюцию: «Шарову! Выделить из фондов интерната…»
— А в интернате что, излишки?
— Конечно. Шаров уже выделил некоторым учителям…
И Омелькин написал: «Шарову, выделить, по возможности, полтонны сена…»
Когда гости уехали, Шаров спросил у Рябова:
— Чем это вы Омелькину голову морочили? Рябов расплылся в улыбке:
— Я все как надо оформил, Константин Захарович. Теперь моя козочка будет жить. Вот вам бумажки. — И Рябов выложил Шарову оба заявления.
Шаров прочел. Поднял голову. Снова перечитал заявление. Повертел бумажки в руках. Поглядел на Рябова и тихо спросил:
— Вы в своем уме, Василий Денисович?
— Не понимаю вопроса.
— Вы издеваетесь надо мной?!
— Почему?
— Да вы знаете, что жизнь интерната зависит теперь от этого сена. Вся надежда на наших лошадок, а кормить-то их нечем. И ни один колхоз, и ни одно наше железнодорожное подразделение не способно дать нам ни грамма фуража, потому что нет его. Нету, товарищ Рябов. В стране нет сена! А вы ко мне с такими глупостями идете!
— Но Александру Ивановичу вы же выписали сена! — взревел Рябов.
— А ну, гукнить Сашка! — крикнул Шаров в окно. Когда Сашко пришел, директор спросил в упор: — Какое сено я вам выписывал?
— Какое сено?! — удивился Сашко. — На черта воно мени сдалось. Я сам сено не употребляю, а козы и коровы у меня нету.
Рябов выкатил глаза. Он вспотел, а Сашко между тем насел на него:
— Василий Денисович, о чем вы? Про какое сено вы тут ведете разговор?
И Шаров все понял. Едва сдерживая улыбку, он сказал:
— Ну вот что, Александр Иванович, чтобы таких шуток больше не было.
Когда Рябов, грустный и подавленный, ушел, Шаров пригласил меня и Волкова в подвал.
Снова миска алюминиевая зачерпнула из бочки перец, снова Шаров в кругу единомышленников душу отводил. И Каменюка заливался сладким смехом, и Злыдень смеялся, и Волков смеялся, когда рассказали о том, как Сашко Рябова разыграл и как он объяснял тому же Рябову, что такое «зустрич птахив с комахами».
— Ты, Сашко, больше такое не болтай, — заключил Шаров, — а то птахи комахам штаны поснимають и по заднице надають.