Новый свет
Шрифт:
— Ну что ж, — сказал Росомаха. — Придется проверить.
— С удовольствием, — решительно заявил Шаров. — Мы вам покажем все свалки, где лежит незаприходованное добро.
Первая и самая главная свалка была так глубока, что конца и края не было видно, и обрыв был столь крутой, что спускаться в эту бездну было страшно и опасно.
— Може, вертолет заказать? — по глупости предложил Злыдень. — И туды — нырк, а то як в прошлый раз, колы мы без снаряжения порешили туды лизть, такс було!
— Какое снаряжение? — спросил
— А у нас е оборудование: и когти, и веревки, и оти альпенштоки, чи як их там.
Я уж не знаю, как там все произошло, только случилось совершенно необычное. Каменюка со Злыднем сразу без особого труда нашли на поверхности кусок колючей проволоки, клок шерсти и пучок конского волоса, показали все это Росомахе и заверили, что там, на самом дне, штабелями лежат микроскопы, холодильники, рулоны с колючей и неколючей проволокой и другие материалы.
— Туда бы Сысоечкина, — улыбнулся не без издевки Шаров. — Он бы не одну тетрадочку исписал.
И когда Шаров и Каменюка наотрез отказались спускаться на дно могучей свалки, Росомаха сам направился к обрыву. Но только стоило сделать шаг начфину, как он мгновенно провалился в какую-то пушистую мягкость, так что из черноты виднелись только руки. Этой пушистостью была самая обыкновенная, тоже, разумеется, незаприходованная, печная сажа. Росомахе не дали окончить свой жизненный путь: Злыдень поддел начфина кошками, с которыми никогда не расставался, и стал тащить. То, что было головой, а именно, огромная тыква с прорезями, вылезло из черноты. Впервые присутствующие увидели белизну глазниц начфина, от испуга они расширились и на фоне густой дегтевой тьмы выглядели экзотически. Какие уж тут фантомасы! Начфин Росомаха был похож на всех дьяволов разом, и зубы его блистали устрашающе.
Преждевременно ликовала душа Каменюки, потому что Росомаха, приметив скрытый смех окружающих, разозлился, отчего решимости поприбавилось, а потому и настоял продолжить осмотр.
В то время когда в ходе обследования было установлено, что свалки являются важнейшим источником новосветского изобилия, Белль-Ланкастерский с инспектором Марафоно-вой приступили к осмотру всего, что касалось воспитательной части.
Конечно же в первую очередь бралась во внимание материальная сторона дела. Поэтому все началось с решительного и бескомпромиссного опечатывания, засургучивания, закрытия и замыкания всего того, что могло быть оценено в рублях и копейках.
Так как работы было много, то инспекторы подключили дополнительных лиц из других бухгалтерий. Эти лица получили общую инструкцию от Росомахи: оприходовать все до мелочей. А поэтому пересчитывались куры и гуси, урожай на опытных участках и участочках, напильники и плоскогубцы, модели и наглядные пособия, картины и рисуночки, тетради и карандаши, книжки и журналы. На все эти дела я не обращал внимания до тех пор, пока однажды Сашко не прибежал ко мне
— Достоевского оприходовали!
— Это же мой личный Достоевский, его нельзя оприходовать!
— А вони кажуть: все приходовать! Один спрашивает: «Братьев Карамазовых по отдельности писать или всех оптом?» — а другой пытае: «Сколько их всего?» — «Трое!» — «Пиши по отдельности, Росомаха требует ничего не смешивать».
— Это же кощунство, Александр Иванович! — возмутился я.
— Ото ж и я кажу. Усих оприходувалы — и Спинозу, и Канта, и Ушинского, и Чернышевского, усих на карандаш взяли.
Я ринулся в кабинет.
— Простите, — обратился я к комиссии. — Вы не имеете права.
— Мы приходуем все незаприходованное. А на Достоевском нет инвентарного номера.
— Я вам не советовал бы подымать шум, — тихо сказал Белль-Ланкастерский. — Уж больно сомнительный набор лиц у вас в кабинете собрался. Могут на этом погоду сделать. В школе будущего не должно быть идеалистов и путаников.
Их было трое, ни о чем не подозревавших ревизоров. А я уже пальцем упирался в металлический щиток на рукоятке моего символического оружия. Легкий батман моей шпаги не вызвал их защитной реакции.
— Защищайтесь, господа! — крикнул я вовнутрь своей души, решив применить комбинированную атаку, состоящую из двух батманов, четырех финтов и шести уколов.
— Не мешайте нам работать, — спокойно сказал оприходователь по фамилии Дзюба, первым выступив на фехтовальную дорожку.
Мои новые двенадцать батманов не вызвали у противников попыток контратаковать меня.
— Оприходуйте шпагу! — сказал Дзюба.
— Это же символическое оружие, невещественное, — взревел я, — на нем нельзя поставить инвентарный номер.
— На всем можно поставить инвентарный номер, — спокойно сказал Дзюба. — Пишите: шпага — символическое оружие- вес семьсот семьдесят граммов, клинок длиной девяносто сантиметров, сечение треугольное. Особые приметы: ближе к гарде надпись мистического содержания: «За истину, добро и красоту!»
— На каждом шагу фиксируем не наше мировоззрение, — прошептал Белль-Ланкастерский. — Уж не знаю, как вы выпутаетесь из этой истории. Я постараюсь помочь вам, разумеется.
— Может быть, и мой алый плащ запишете? — спросил я. — Его вообще никогда в наличии не существовало.
— И плащ запишем. Пиши, — сказал Дзюба, — плащ алый, один, не оказавшийся в наличии.
— Я бы с оружием вам вообще посоветовал поосторожнее, — снова прошептал покровительственно Белль-Ланкастерский.
— Я прошу вас, Альберт Колгуевич, по существу вникнуть в педагогику, — сказал я, вежливо обращаясь к инспектору.
— Обязательно вникнем, — ответил Белль-Ланкастерский. — Завтра Марафонова вами займется.
С радостью я шел на урок вместе с Марафоновой, рассчитывая, что наконец-то мой черед ликовать настал.