НП-2 (2007 г.)
Шрифт:
Я не хочу ничего никому плохого и, более того, опять же, всем желаю бобра (добра). Добро состоит в том, чтобы того, что есть, не было. Это точно. А устами моими говорит Господь Бог, буду бля.
Мне было не то тринадцать, не то четырнадцать, лет, и я, в принципе, понял всё. (Нужно ли было выделять запятыми «в принципе»?) J…
IV.
Дядя Игоряша сказал, сидя во главе стола, то бишь спиной к окну: «Английский газон стригут триста лет, прежде чем он становится тем, что мы, собственно, называем английским газоном. Первый садовник, который начинает стричь его изо дня в день, твёрдо знает две вещи: во-первых, он никогда
Обычно зачинщиком и непременным соучастником подобных застольных бесед являлся некто дядя Боря, не последний человек в Русском Ракетном Колледже и второй муж бабушкиной старшей сестры тёти Ники, с коим она прожила всю жизнь (ибо её первый муж ещё в её далёкой юности пропал без вести на войне с фашистами) и воспитала двоих детей.
Буквально через несколько месяцев после разговора об английском газоне тётя Ника умрёт от инсульта в возрасте семидесяти лет. Причин тому будет две. Точнее, как обычно, одна большая причина и один конкретный повод.
Поводом стал обычный для совков дачный угар – слишком длинная, видать, была грядка для слишком жаркой погоды.
Причиной же явилась некая эмоциональная опустошённость тёти Ники, имевшей, как назло, слишком точные сведения о неверности дяди Бори, который, кстати сказать, был младше её на семь лет.
В последний год жизни тётя Ника часто звонила в ночи моей бабушке и, говорят, плакала в трубку. В конце концов, она умерла. На её могиле, спустя год после её смерти, дядя Боря установил памятник, на коем вывел дословно следующее: мамочке, бабушке, булочке…
За неделю до того, как это случилось, у меня на даче гостил мой школьный приятель Алёша Богомолов. Помнится, была пятница. На следующее утро за ним должна была приехать его мама и забрать его. Мы, то есть наши мамы, ибо было нам по одиннадцать лет, договорились, что через неделю я приеду к нему в Хлебниково с ответным визитом.
– Ты приедешь через неделю? – спросил меня Богомолов.
– Да, – сказал я и зачем-то добавил, – если, конечно, не случится ничего из ряда вон выходящего.
Через неделю умерла тётя Ника.
Однако всё это будет потом. Сейчас же брат моей мамы дядя Игоряша и муж тёти Ники дядя Боря, который был её младше на семь лет, говорили об английском газоне. Начали же они с иного. Дело в том, что несколько дней назад дядя Игоряша вернулся со своей семьёй (после того, как утонул его сын Алёша, семья его стала состоять из него и двух девочек: жены, тёти Светы, и дочки Вероники, пару месяцев назад вышедшей замуж за полунемца-полугрузина по имени Гиви) из Советской Литвы, где они отдыхали в окрестностях Тракайского замка. Им там понравилось. Ещё бы – в Литве аккуратно! Так, слово за слово, и вышли на английский газон. Разумеется, не сразу, а немного поразглагольствовав о временных трудностях на своих рабочих местах – мол, мы – молодцы, полезное дело делаем, а нам чинят препоны.
Через десять лет дочь дяди Бори, Наташа, уведёт у дочери дяди Игоряши, Вероники, мужа Гиви, полунемца-полугрузина. Это случится по каким-то своим глубоким и имеющим весьма разветвлённую корневую систему
Муж Вероники Гиви работал у дяди Игоряши коммерческим директором. Дочь дяди Бори Наташа работала у него старшим программистом. И Гиви и Наташа были выпускниками Русского Ракетного Колледжа, но там никогда не встречались. Во-первых, потому, что Ракетный Колледж очень большой – там куча факультетов, потоков и групп, а во-вторых, потому, что дочь тёти Ники Наташа старше Гиви. Лет на семь…
Впоследствии мне тоже случалось работать у дяди Игоряши. По образованию я – филолог.
Всё это будет потом. Сегодня я просто готов быть первым в цепи. В цепи возделывающих газон. Слово «английский» я сразу воспринял как символ. Всего лишь «как символ» или слишком «как символ» – важно? Бог знает. Знает? Да, знает. Тем более, в будущем выяснилось, что я (к счастью ли? Да, к счастью.) – не первый в этой цепи.
Напоследок неважная правда про дядю Борю. Он – мордва. Точно знаю. Бабушка сказала…
V.
Оу-оу! Толстопузые эрудиты умеют высказать под настроенье сомнение, а кровь ли это или всё-таки клюквенный сок. И всё такое толстопузое далее.
Тостопузая мысль – Клюквенный сок вместо Истины. В их случае – не в моём! Сколько ж лет мне потребовалось, чтобы это понять! На всё воля божья. Тут смайлик. (J).
Не надо, нет, не надо ничего такого глаголить. Я понял, что я знаю Истину позже, чем понял, в чём она заключается. Случилось это (раздача слонов и, надеюсь, вы помните, какое словосочетание соседствует рядом (тех, кто не помнит, мне искренне жаль. Тут смайлик.(J)) Имеющий ум – сочти число зверя. Иметь ум – это больше умения считать!) в декабре 2002-го года.
А теперь забежим назад.
VI.
В ночь на 2-е июня 2000-го года со мной случилось нечто, после чего я сначала усомнился, а хорошо ли называть всё своими именами и, в частности, использовать настоящие имена людей, фигурирующих в моей прозе, а потом и вовсе пришёл к выводу, что в ряде случаев этого делать нельзя. В первую очередь, из человеколюбия, всё же по-прежнему в некотором роде присущего мне, увы, органически.
Числом того дня была Единица, и началось всё в каком-то смысле по-новой. Тут смайлик (J).
Дело было так. Гм-гм, насколько же всё-таки забежать назад? Ведь не с рожденья же начинать! Если, к примеру, с рождения начинать, то ведь и это будет лишь полуправдой. Я точно знаю, что все мы не по одной жизни живём (доказательства представлю позже, но представлю) и, в сущности, это то же, кстати сказать, самое, что на самом деле все мы являемся одним существом, а каждый из нас в отдельности – всего лишь одно из кривых зеркал, отражающих прогуливающегося за ручку с мамой по парку аттракционов Бога-Ребёнка, который ещё не знает, что его мама – это тоже он сам!