Нравственная философия
Шрифт:
Подмечая то, что совершается с нами, когда мы замечтаемся или разговоримся, — во время сильных угрызений и в фантастических представлениях сновидений; в минуты, наконец, страсти и изумления, — мы уловим многие проблески, которые расширят и осветят разумение тайн нашего естества. Все единогласно доказывает, что душа человеческая не есть орган, но сила, движущая органами; что она не функция, как память или алгебраическая сметливость, но что она употребляет эти функции, как подвластные ей члены; она не способность, но свет; не разум и не воля, но владычица разума и воли, краеугольный камень нашего существа, на котором зиждется и разум, и воля, — одним словом, что она неизмерима и неподвластна здесь ничему. Исшедши из глубины или проникнув извне в пределы нашего бытия, нас пронзает луч света; он озаряет все существующее и мгновенно научает нас, что мы ничто,
Человек — это наружная сторона храма, в котором может водвориться все, что добро, все, что истинно. То, что мы обыкновенно подразумеваем под словом человек, — это существо пьющее, едящее, строящее, рассчитывающее, — выражает себя не по нашим понятиям и выражает себя дурно. Мы чествуем не его, но душу, которой он орган; душу, которая заставила бы нас преклонить колена, если бы она проявлялась в его действиях. Когда ее дуновение касается разума человека, она называется гением; когда воли — добродетелью; а когда чувства — ей имя любовь. Ослепление разума начинается с той минуты, когда он захочет быть самостоятелен. Ослабление воли — когда она вздумает опираться на самое себя. Возрождение, при каком быто ни было обстоятельстве, состоит в том, чтобы предоставить Всевышнему пролагать в нас свои пути или, говоря иначе, возрождение состоит в полном Ему повиновении. Каждый человек ощущает по временам веяния небесной благодати. Неисчислимые, необъятные, они слишком духовны для описания нашим языком; но мы не лишены сознания, как овладевает нами благодать, как преисполняет нас собою. Мудрая старинная пословица говорит «Господь к нам приходит без колокольного звона».То есть нет, нет преград между нашими головами и неизмеримыми небесами, как нет в душе нашей запоров, отделяющих Бога, творца сущего, от человека — Его произведения. Преграды рушатся; со всех сторон открыты перед нами глубины духовной природы и свойства Божества. Мы видим, мы постигаем правосудие, любовь, свободу, могущество. Возобладать ими здесь мы не можем, но они витают над надо, особенно в те минуты, когда по своей строптивости мы готовы им сопротивляться.
Всесильная эта власть, проникая через преграды в самый тайник души человека и противореча всей его опытности, таким же точно образом отменяет и время, и пространство. Влияние внешних чувств до того взяло господство над духом в человеке, что пределы времени и пространства сделались в глазах его чем-то несокрушимым, существенным и неодолимым; относиться к ним с неуважением считается на свете величайшим признаком безумия. А между тем, время и пространство не что иное, как мерила, совершенно противоположные сущности души. Человек может их уничтожить; дух может играть со временем: «в один час вместить вечность или растянуть на вечность один час».
Так доходим мы и до убеждения, что есть молодость, что есть старость — другие, не зависимые от числа лет нашей жизни. В отношении некоторых идей мы всегда молоды, и вечно останемся такими. К этому числу принадлежит, например, идея о красоте всемирной и вечной, Созерцая ее, человек удостоверяется, что она — достояние веков безграничных, а не существования земного. Всякая деятельность наших умственных способностей тоже освобождает нас, в некоторой степени, из-под власти времени. В моей болезни, в моем изнеможении дайте мне глубокую мысль или живую волну поэзии — и я освежен; откройте предо мною том Платона или Шекспира, даже назовите мне только их имена — и чувство бессмертия сказывается моему сердцу. Посмотрите, до чего величие и божественность мысли стирает в прах века, тысячелетия и живет, помимо их, теперь, в этот самый час. Учение Христово менее ли производит действия в наше время, чем в те дни, когда Он впервые изрек свое божественное Слово?
Восторг, запечатленный в моей душе лицами и событиями, не имеет ничего общего со временем, и мерило души весьма разнится от мери понятия наших внешних чувств. Душа все идет вперед/Проникая в области новые, оставляя позади себя старые; ей чужды и числа, и обычаи, и частности, и личности. Душа знает одну душу: вес прочее кажется ей бесплодным.
Ее усовершенствования рассчитаны не по арифметике; но в силу ее собственных законов; они последуют не такой постепенности, которую можно представить продлением прямой линии, но скорее поочередным возвышением состояния, сходным с преобразованием яйца в червяка, червяка в мотылька, С каждым новым импульсом дух раздирает тонкие оболочки видимого и конечного, все более и более заходит
Таков закон усовершенствования разума и нравственности. Добрые простые души, будто вследствие неразлучной способности парить, возносятся точно также, не к такому-то роду добра, но к сути всякого добра, приближаясь к Вседержителю. Чистота, правда, благотворение составляют потребности души, но она выше их настолько, что будто унижается или делает постыдную уступку, когда из полноты нравственного своего бытия выделяет или предписывает упражнять по преимуществу одну какую-нибудь добродетель. Они все свойственны ей и доступны при небольшом труде. Отыщите в человеке путь к его душе, и он скоро сделается добродетелен.
В нравственном чувстве заключается залог и умственного усовершенствования, которое подчинено тому же закону. Люди, освоившиеся со смирением, со справедливостью, с истиною, с жаждою лучшего, уже стоят в высоте; до которой не достигают ни науки и искусства, ни красноречие и поэзия, ни ловкость и деятельность. Нравственная чистота идет впереди этих благовидных отличий, которым мы придаем столько цены. Сердце, простодушное и вверившее себя Всевышнему, уже состоит в связи со всем, что сотворил Он, и достигнет божественного поприща, несмотря на своеобразие первоначальных способностей и познаний, потому что, возвысясь до первого и первенствующего чувства любви божественной, мы из далеких пределов внешней окружности мгновенно переносимся в самое средоточие вселенной, откуда обозреваем мы причины и начала, откуда царим над всем созданием, которое есть не что иное, как слабое и тусклое отражение действительности.
Один из способов Божественного вразумления есть воплощение духа в образ, подобный моему. Я встречаю в продолжение моей жизни людей, которые отвечают помыслам моей души или выражают своими действиями повиновение тем же высшим законам, по которым живу и я. Одинаковость в помыслах и в повиновении удостоверяет меня в одинаковости нашего происхождения, и ничто так не манит меня к себе, как эти души, эти внешние мои я.Они пробуждают в нас чувства, называемые страстями: любовь, ненависть, страх, удивление, соболезнование; на этих чувствах основываются сближения, состязания, договоры, войны, даже города и веси.
В молодости мы бываем очень глупы. Детство и юность думают, что весь мир заключен в них, но большая опытность указывает нам на сходство природы во всех личностях. За личностями открывается безличность. Заметьте, что и в разговоре двух-трех особ, и в многолюдном собрании — особенно при обсуждении важного вопроса — обозначается общий жар участия и единомыслия, которые доходят до известной высоты во всех умах, как будто все имеют равные права на духовное имущество говорящего. Они окружены тождественностью своей природы как стеною храма, и это доказывает, что некоторая доля мудрости почти поровну принадлежит и самым великим, и самым обыкновенным умам. Ученые исследователи законов разума не имеют исключительной монополии на эту мудрость; самое излишество их одностороннего направления служит некоторою помехою для удостоверения нас в том, что провозглашают они. Самый образ существующего воспитания часто ослабляет здравомыслие и налагает на него молчание. Что касается нас, то мы обязаны многими весьма важными заметками людям и непроницательным, и неглубокомысленным, которые очень просто выражали вещи, нам нужные, никак не дававшиеся нам самим. Дух един, и кто действительно любит истину, тот не полагает, что она стоит под одним его ведением; он с радостью принимает её отовсюду и не лепит на нее ярлыка с именем человека, доставившего ему ее, но смотрит на нее, как на общее и вечное достояние человечества.
Душа, свидетельствуя о равности происхождения отдельных личностей, с тою же неизменностью присутствует во всех возрастах жизни и помогает предугадывать взрослого человека в дитяти. Когда я играю с моим ребенком, мне ни к чему не служат ни мое знание греческого и латинского языков, ни мои богатства, ни мои дарования. Но посредством души устанавливается между нами сообщение. Если я требую от него должного, он противопоставляет свою волю моей, предоставляя моей телесной силе позорное преимущество принудить его побоями. Но, если я не руковожусь своеволием и оставляю ему быть судьею между нами, его душа так и видится в глазах и откликается моей почтением и любовью.