Ншан или Знак Свыше
Шрифт:
– Неужели я вижу тебя, Ншан!?. Я думал, никогда уж больше не свидимся.
– Отчего же. Жизнь длинная, а мир тесный.
Сильвия, стоя в дверях, наблюдала за ними. Но, устыдившись своего любо-пытства, ушла на кухню, заваривать кофе на городской манер. Крепкий «турецкий» кофе, с густой пенкой и гущей в полчашки, а главное – с потрясающим, дразнящим обоняние ароматом, в Ереване пили в каждом доме с утра и до вечера. Чашка такого кофе гостю – это как «здасте», как непреложный ритуал, без которого не обходилась ни одна беседа.
– Разреши хоть
Она подставила щеку. Но едва ощутив прикосновение раскаленных, как августовское солнце, губ, отстранилась поспешнее, чем хотела бы. В ее сердце сейчас было место только для одного человека. И она ничего не могла с этим поделать. Он разжал пальцы – ее руки безвольно упали вдоль тела.
– Присядем, Левон. Чего ж стоять, - снова предложила она.
– Погоди. Дай насмотреться на тебя... Ты стала строже, взрослее, увереннее в себе. И еще дальше от меня, чем прежде.
– Не нужно об этом, Левон, - холодно прервала она. – Ты женился?
Он ответил не сразу. Вздохнул. Помолчал. И наконец проговорил раздраженно:
– Нет еще. Но, скорее всего, скоро женюсь. Все, как ты предсказала тогда. Даже имя... – И, словно мстя ей, зло добавил: - Колдунья! Колдунья и есть. Я специально в библиотеку ходил. Про таких, как ты, читал.
Второй раз ее называли колдуньей. И оба раза – самые дорогие ей люди.
– Что вычитал?
А он, не подумав, что может задеть ее, или специально, чтобы задеть, выпалил:
– В старину колдунов на кострах жгли. Боялись их, как нечистую силу.
И это она уже однажды слышала...
– Мама! – неожиданно громко крикнула Ншан. – Ма-ма-а!.. Проводи гостя. Он уходит.
– Ты чего??? – всполошился Левон, покрываясь, как рыбьей чешуей, капельками пота. – То ж в старину. Я думал, вместе посмеемся. А ты...
Вошла Сильвия, встревоженно глядя на дочь.
– Прощай, Левон, - ровным голосом сказала Ншан. – Счастья тебе. Обо мне забудь. И больше не приходи. Для тебя я осталась в прошлом.
– Ншан... – взмолился он, не обращая внимания на присутствие Сильвии. – Я столько думал о нашей встрече. Так ждал ее. Не гони! Ведь мы в конце концов соседями были. Друзьями. Вместе росли. Мы...
И чтобы окончательно захлопнуть для обоих дверь в прошлое, чтобы он спокойно мог жить своей новой семейной жизнью, где нет и не должно быть места ей, Ншан сказала, не стыдясь матери:
– Я сказала тебе неправду тогда. Я жалею о том, что меж нами было, Левон. Потому что никогда не любила тебя. Больше того – я все забыла. Забудь и ты. – Она повернулась к нему спиной и ушла в спальню, чтобы он не заметил непрошенных слез, от которых защипало вдруг в глазах.
Пунцовый от обиды, не взглянув на Сильвию, Левон, медленно, как подбитая птица, побрел к выходу.
* * *
– Ншан! Ншан! – кричала в трубку Тамара. – Срочно приводи себя в порядок!
– Зачем? – недовольно спросила Ншан. Квартира была полна народу. – Сегодня не лабораторный день, и у меня...
–
– Ко мне!? Но почему у меня дома, а не в лаборатории?
– Они хотят, чтобы ты работала в своей привычной обстановке, а не в казенной. Чтобы была только их аппаратура. Все. Жди. – Возбужденный голос Тамары оборвался короткими гудками.
Ншан некоторое время растерянно стояла с трубкой в руке, так и забыв положить ее на рычаг. Наконец, спохватилась:
– Мама! Отпусти всех! Срочно!
– Что случилось, дочка!
– Пусть люди уйдут. Назначь им другой день. И помоги мне переодеться. Пожалуйста, поторопись.
– Да что за спешка такая? Объясни.
Ншан объяснила.
– Иностранцы? К нам!?!
– Сильвия так и вросла в пол. Потом разом засуетилась. Выпроводила недовольных посетителей, и, схватив гребень, принялась расчесывать волосы дочери, бормоча не то сердито, не то изумленно: - Это ж надо, американцы... К дочке моей... Не зря, видно, шаровая молния вокруг нее, новорожденной, крутилась. Видел бы отец.
...Дверь, которую, по деревенскому обычаю, запирали только на ночь, с шумом распахнулась. Опережая всех, в дом влетел Симон Симонович, критически-хозяйским глазом окинув квартиру. За ним пять высоких мужчин и молодая женщина, одетая, как и ее спутники, с элегантной небрежностью. Замыкали делегацию несколько научных сотрудников лаборатории, помогавшие заморским гостям втаскивать сквозь узкие дверные проемы объемистые саквояжи.
– Hi everybody! – поздоровался самый пожилой из пятерых, с улыбчивым лицом в ореоле мелких седеющих кудрей.
– Матерь божья! Неужто все они к нам на постой? – всплеснула руками Сильвия.
– Гляди, дочка, с вещами прибыли!
В саквояжах оказалась какая-то мудреная аппаратура, которую тут же и начали извлекать, заняв все свободное пространство в доме.
– Introduce me to this young lovely lady, - потребовал кудрявый американец.
– Ншан, протяни вперед руку. С тобой хочет познакомиться известный американский парапсихолог из Сан-Франциско – мистер Ричард Сноу.
Ншан неуверенно простерла руку в пустоту. Мистер Сноу тотчас подхватил ее и приник к ней губами – от неожиданности Ншан вздрогнула и испуганно отдернула руку. Так с ней еще никто никогда не здоровался.
– Just a minute! Just a minute! – подскочил другой американец с большими розовыми ушами и маленькими прозрачными глазками, и, перейдя на ломаный русский, объяснил: - Прошу повторять сцена знакомство. Будем все снимать.
Третий американец, чувствовавший себя в квартире Ншан, как на съемочной площадке, принялся бесцеремонно переставлять мебель, чтобы разместить осветительные приборы. Четвертый налаживал магнитофон с микрофоном, громко считая: One, two, three…