Шрифт:
Зелёные Вешки, что под Нижним Ландехом. Лето.
Весной село впору назвать «русской венецией».
В эту пору года перед почтой и библиотекой на радость детворе разливается огромная «балахтина». И тогда множество наспех сколоченных плотов покрывает водную поверхность. Они курсируют взад-вперед – часто без особого толка и направления – так, во имя прихода тепла. Управляемые шестами, они часто сталкиваются друг с дружкой, и тогда окрестности оглашаются
Летом лужа мелеет и зарастает травой, а в дождь опять наполняется. Но теперь не до плотов. Вся поверхность укрыта вершками чертополоха и лопухов – лекарственными растениями. Среди местного населения они успешно конкурируют с товарами «Аптеки».
Горящий по ночам аптечный фонарь служит верную службу для заблудившихся в дремучих лесах, прежде называющихся муромскими. Грибов там вволю, поэтому смельчаки-горожане приезжают в медвежий угол, переоценивая свои силы. Благодаря «местному маяку», с падением темноты они благополучно выбираются самостоятельно, не прибегая к услугам МЧС.
Днем аптечный фонарь может служить указателем того, что идешь верным путем от развалин правления колхоза «За мир» по направлению к околице. Это значит, что через пять минут неотвратимо попадешь в непроходимые заросли шиповника и боярышника. Продравшись через них, останется пройти всего лишь несколько заброшенных хозяйств за поваленной изгородью и оборванными электропроводами. Наконец видишь стоячую серую изгородь, а за нею скособоченный домик с выцветшими наличниками.
Позеленевшая крыша этой избушки самая мшистая в деревне. Ей больше ста лет. Ветхий забор из серых досок, прерываясь местами, окружает почтенное жилище. Да-да, в нем еще живут: около калитки – собачья конура, в которой дремлет старый пес.
Вёдро, тишь, зоревая теплынь… Нет поры, прекрасней для прополки. За домом машет тяпкой пожилая женщина в цветастом сарафане – Марья Антоновна Карасёва.
Морковка нынче радует. Взошла на славу и толстеет исправно. Вот только паразиты-сорняки глушат. Порубила основных ворогов: бодяка с синеголовником, отбросила инструмент, одела перчатки и принялась за вьюнки и американку. Привыкшие к работе руки сноровисто чистят от них грядку и, главное – механически, – что освобождает мозг хозяйки для произвольных мечтаний. Марья Антоновна не всякие мечты любит, а те, которые с пользой. Сегодня она размечталась о консервации.
В мечтах о дюжине баночек морковки с петрушкой, морковки с томатом, морковки с бобами Марья Антоновна не замечает, как щель в заборе напротив, за малиной, резко расширяется, и в нее просовывается небритая физиономия местного жителя. В деревне его кличут Кузьмичом.
Некоторое время физия, обозревая новое пространство, щерится на все тридцать два. Зубов, правда, много меньше, но это не в счет. Оскала заборного взломщика всё равно никто не видит: слишком уж хорошо цвет лица Кузьмича сочетается
Но вот прорезывается сиплый голос:
– Добрейшего утречка, соседушка!
Марья Антоновна отрывается от грядки и полезных визуализаций. Отирает лицо фартуком. Не различая говорящего зрительно и откликаясь лишь на голос, отвечает:
– Добрый, коли не шутишь.
– Слыхала, поди, Марьянушка, что люди сказывают?
– Да когда мне, Кузьмич, байки-то слухать? Огород зарос выше крыши. Морковь без кислорода задыхается. Вот что мне интересно.
Тыльной стороной руки она вытирает пот со лба.
Кузьмич с гусарским прищуром зачинает местный флирт:
– Ох, красавица! Кабы не моя Платоновна, уж задал бы я тебе жару! Работа тебе только на пользу!
Марья Антоновна заводит руку за поясницу и делает четыре разгиба по методике Щетинина. Вдох-выдох, сгиб – разгиб…главное – одновременно с движением сделать глубокий вздох. За этим она тщательно следит, и «боль положения» вскоре затухает. Наконец, Марья Антоновна отвечает:
– Работа, может, и на пользу, а вот ты, репей приставучий, рта б не открывал…
– А ты послухай новость, чаю, тебе полезно будет, – настаивает Кузьмич. – Да-да, особливо тебе.
– Отчего ж мне – да особенно?
– У тебя ж деваха беременная?
– Ну так что? Она ж беременна, не ты, пусть себе рожает.
– А что конец света будет, тебя не колышет?
Марья Антоновна плюет с досадой. Она по-прежнему не различает Кузьмича за малиной в заборе. Уж и руку к глазам приставила. Но игнорировать соседа не следует – по опыту знает. Проторчит целый день, изверг… а ей это надо? И-эх! Мечты о закатанной морковке накрылись медным тазом. Морковка с петрушкой, морковка с томатом, морковка с бобами… Марья Антоновна невежливо отвечает:
– Ты, Кузьмич, совсем к старости поплохел. Да хоть какой-никакой конец света, причем тут моя Элька? Она уж не дите за юбку держаться, а я ей не дряхлая старуха, чтобы меня учитывать. Вали себе лесом! И не забудь привет болотной кикиморе передать!
Гусар в Кузьмиче подкручивает усы, острым глазом подмечая брешь в обороне. Грех «кикиморой» не воспользоваться, и забор тут не помеха.
– Ты это…Платоновну вспомнила? Вот тебе и благодарность. А ты не коведничай, слухай, что умные люди говорят.
– За что ж да благодарить? Али та озолотила меня когда, да я не заметила?
– А за то, что Платоновна меня к тебе первым делом послала. Когда б не она, меня тут не было. Ищи-свищи ветра в поле. А вот с утречка, как глаза протерла, так и приказала: сходи, говорит, к Карасихе, а то, она заработалась, чаю, телевизора не видит. Скажи, что ап… ну, эту самую, апокалипсу на декабрь наметили.
– Эвона, что вывез. А твоей цаце не все равно, что я в неведении? Или у нее моя малина, что ты без спросу выкопал, родить перестала?