Ну почему я не похож на еврея?!

Семен посмотрел в зеркало и с очередным огорчением отметил, что совсем не похож на еврея. Нос, застрявший небольшой картошкой над тонкими губами, устремился ввысь. А серо-голубые глаза широко разместились под тонкими бровями и, спрятавшись в глубине глазниц, недовольно рассматривали свое зеркальное отражение. Над тонким лбом

все еще буйствовали белокурые пряди волос, которых никак не касалась седина. Маленькая лысина на затылке, как бы стесняясь, пряталась под паутинками оставшихся волос. Морщинки кое-где вцепились в гладкое не по возрасту лицо, скорее напоминая о зрелости, чем о старости. В 70 лет Семен имел атлетическую фигуру, подаренную дедом на генном уровне.

Когда-то, в прошлой жизни, Семен Соломонович Векслер радовался своему внешнему виду. Пока он не открывал рот и паспорт, все обстояло самым лучшим образом. В его присутствии рассказывали анекдоты о Саре и Абраме, обвиняя непонятное племя во всех смертных грехах. Он смеялся со всеми и не смел возражать. Понимал, что плетью обуха не перебить. Не перевоспитать окружающий его народ. В лучшем случае, незаметно уходил, унося с собой тихое возмущение в глубине души.

Все это было в прошлой жизни. Но теперь, в Израиле, нестандартная внешность доставляла Семену немало хлопот. Сколько раз ему приходилось слышать:

– Семен, как Вам удалось купить еврейство?

Или:

– Вам не понять, Семен, что означало быть евреем в СССР.

А то и того хуже:

– Ваше славянское лицо напомнило мне мое печальное советское прошлое.

Чаще всех его доставал Лева Куперберг. Балагур из Житомира прекрасно знал всю родословную Семена, но преднамеренно заводил окружающих в заблуждение. Он веселился, а Семену приходилось оправдываться.

Лева крутил своим орлиным носом направо и налево, словно демонстрируя самую высшую награду государства. Сквозь

огромные очки вываливались на собеседника выпуклые глазища, неоднократно увеличенные толстыми линзами. Этот гигантский набор разместился на маленьком высохшем лице, по которому ручейками растекалось множество причудливо изогнутых морщин. Плешивая головка нелепо восседала на тоненьком прутике шеи, торчащем из засохшего кустика тела. У Семена Лева вызывал двоякое чувство: жалости и зависти. На его фоне он чувствовал себя Аполлоном. И в то же время, Семен был готов позаимствовать у Левы некоторые удлиненные детали лица.

Когда Куперберг начинал говорить, из глаз у него рассыпались искорки смешинок. Со рта вылетали стрелы колкостей, юмора и всевозможных «умностей». По-другому высказывания житомирского юмориста Семен не мог назвать. Но Лева вызывал у окружающих уважение и доверие. И с этим приходилось считаться.

Семен радовался, когда внимание Куперберга было направлено на другие персоны. А таковых в клубе пожилых людей при Доме репатриантов насчитывалось более тридцати человек.

Каждому из них перевалило за 70. Кому больше, кому меньше. Годами не считались. А вот мыслями жонглировали с огромным удовольствием на любую тему. При этом никто не стеснялся в выражениях:

– Что Вы имеете против моего протеста?

– Боря, не могли бы Вы помолчать. Ваше молчание дороже золота.

– Гриша, не суетитесь и говорите громче. Ой, не кричите. Здесь нет глухих. Вы же культурный на вид человек.

– Я уважаю Ваше мнение, но кому оно нужно сейчас?

– Ай, бросьте Ваши штучки, Лева. Не думайте, что Вы умнее всех.

– Не большая заслуга быть умнее Вас.

– Какое Вы имеете право лишать меня права?

– Как Вам не стыдно, Лева? Вы прожектер и, вместе с тем, циник.

Конец ознакомительного фрагмента.