Ну разве она не милашка?
Шрифт:
— Миленький прикид.
Уинни, как обычно, оказалась выше мелких дрязг и не проглотила приманку.
— Все нормально, — сдержанно ответила она.
Из-под стола вылез Гордон, пожелавший поближе рассмотреть гостью, ощерился и гордо проследовал в гостиную.
— Спасибо за то, что позволила мне переночевать.
— Это самое малое, что я могла для тебя сделать. После того, как спасла жизнь, и все такое…
Это наконец вывело Уинни из равновесия.
— Я могла сильно ушибиться, когда ты подставила
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
— Но пока что рисковала я.
— Именно это делает меня неотразимой.
— Ты всегда должна быть в центре внимания, верно?
— Скажем, я никогда не упускаю представившихся возможностей.
— И не только своих. Ты без зазрения совести используешь всех и вся.
— Неужели никто не упоминал, что у тебя нет чувства юмора?
— Нельзя все превращать в шутку.
— А что для тебя шутка? Или лучше выглядеть так, словно вечно сосешь чернослив?
— Лимоны. Говорят: «Сосать лимоны».
— Тебе лучше знать.
В гостиной залаял Гордон.
— Тихо!
И тут она сообразила, что собака лает, потому что кто-то колотит в дверь. Раздраженно прошипев что-то, она пошла к выходу и обнаружила на пороге Джи-джи, в свитере и джинсах, которые, как ни странно, были ей в самый раз, Даже с волосами, висевшими неровными клочьями, она выглядела хорошенькой.
— Вы здорово ругались?
— Привет, малышка.
Из кухни вылетела Уинни. Девочка подбежала к ней и неловко обняла. Уинни на секунду закрыла глаза, прижимая к себе дочь. А когда отпустила, Джи-джи смущенно потупилась и встала на колени, чтобы погладить Гордона.
— Привет, парень. Скучал по мне?
Гордон немедленно перевернулся на спину и подставил ей брюхо. Пока Джи-джи послушно чесала его, пес бросал враждебные взгляды на Уинни. Оглядев наряд матери, Джи-джи сморщила нос:
— Отстой.
— Это не мое. Для субботнего дня ты ужасно рано. Что-то случилось?
— Знаешь, у меня было дурное предчувствие, — призналась Джи-джи и, погладив Гордона, поднялась. — Папа рассказал мне, что случилось. Он сказал, что я могу прийти сюда.
— Хочешь гренок с корицей? — спросила Шугар Бет, выходя на кухню.
— Конечно.
Уинни немедленно обиделась:
— А мне ты предложила «Доритос».
— Черт, совсем забыла о гренках!
В глазах Джи-джи блеснула надежда.
— Вы что, уже подружились?
Шугар Бет усердно принялась взбивать яйца, предоставив Уинни ответить на вопрос.
— Не друзья. Нет.
Джи-джи сосредоточенно наморщила лоб:
— Значит, все еще ненавидите друг друга?
— Никого я не ненавижу, — ответила мать Тереза, наливая себе чашку кофе. Шугар Бет скрыла ехидный смешок за треском разбитого яйца.
— Будь у меня сестра, я ни за что бы не стала ее ненавидеть, — заявила
— Мы не обычные сестры, — заметила Уинни, устраиваясь за столом.
— Единокровные. У вас один отец.
— Но мы не росли вместе.
— Узнай я о единокровной сестре, все равно была бы счастлива, пусть мы и не росли вместе. Быть единственным ребенком — это отвратительно!
— Как я уже слышала от тебя тысячу раз!
Джи-джи с упреком воззрилась на мать:
— Не понимаю, почему ты терпеть ее не можешь!
— Джи-джи, это не твое дело.
Временное перемирие между матерью и дочерью, очевидно, пришло к концу, потому что в кухне установилось молчание, прерываемое только тихим довольным ворчанием бассета, которому растирали уши. Шугар Бет постучала мутовкой по краю старой миски для взбивания яиц. Джи-джи предпочитает осуждать мать, выставляя Шугар Бет пострадавшей стороной, а это значит, что пора внести ясность. Остается утешать себя напоминанием о том, что она обязана Уинни за вчерашнюю проделку. Ладно, если быть честной, то не только за это.
— По правде говоря, лапочка, я много потрудилась, чтобы испортить жизнь твоей матери.
Джи-джи выпустила из рук уши Гордона и недоуменно моргнула:
— А что вы делали?
— Все, что в голову приходило.
Она принялась сосредоточенно обмакивать хлеб в молоко и яйца, стараясь не смотреть ни на сестру, ни на племянницу.
— Твоя мать была девочкой застенчивой, и я пользовалась этим, чтобы унизить ее в глазах других ребят. Когда кто-то хотел с ней дружить, я находила способ все поломать. Издевалась над ней, в лицо и за спиной. Даже нашла ее дневник и прочитала всем, кто стоял рядом.
— Я вам не верю, — отозвалась Джи-джи, не собиравшаяся отрекаться от новоявленной родственницы. — Даже Келли Уиллман не сделала бы такого.
— А я вот сделала, — вздохнула Шугар Бет, бросая масло на сковороду. Она забыла зажечь горелку, и масло так и осталось лежать комом. Пришлось вытереть руки полотенцем и повернуться лицом к сестре. Та вертела в руках кружку с кофе. Лицо оставалось непроницаемым.
— В выпускном классе я сотворила величайшую подлость в жизни. Твоя мать играла в спектакле…
Уинни поспешно вскочила:
— Не стоит вдаваться в подробности.
— Это мой позор, не твой, — отмахнулась Шугар Бет.
К чести Уинни, она не стала вмешиваться и снова села. Может, как и сестра, поняла, что настало время выволочь старые призраки на свет.
— Она была вся вымазана в краске, — продолжала Шугар Бет, — и я знала, что ей придется пойти в раздевалку и вымыться. Поэтому подождала, пока она войдет в душевую, прокралась туда и спрятала ее одежду вместе с полотенцами, чтобы ей было нечем прикрыться.