Нулевой экземпляр. Часть 2. Странная игра
Шрифт:
Вадим заметил, что пустая чашка уже стоит на столе.
– Такое с ней недавно. А до этого она уходила из дома. Поначалу недалеко. Потом всё дальше и дальше. Сожгла в итоге нашу квартиру. Её определили в психушку. Я не думаю, что она когда-то вернётся домой.
Катя молча смотрела на своего собеседника. В лице её читалась неподдельная печаль. Вадим заметил это и поспешил сменить тему.
– Расскажи о себе хоть чего-нибудь.
– А что обо мне? Я сирота. Мои родители погибли в аварии, когда мне ещё не было годика. Я их даже не помню. А, вообще, я родилась в Бариче, и всю жизнь прожила там.
Катя насмешливо выгнула ладонь.
– Хороший человек твой дядька.
– Был. Он умер.
– Вот как? Жалко его в таком случае.
– Ну так, немного. Я его уже плохо помню.
– В этом мы с тобой похожи. Я родителей уже почти забыл. Как они выглядели, их голоса… на фотографиях я вижу людей и знаю, что это мои родители. А в голове их просто не остаётся. С каждым годом всё меньше и меньше. А как ты относишься к Лаврину?
– Да как… хорошо. Он дельный мужик. Понимает, что делает и о чём говорит. Женат на своей работе. Пьёт, правда, много. Курит много. Совсем не заботится о своём здоровье. Ему и Толик говорит, что он своё здоровье губит. Говорит, если сопьёшься, то сотни нуждающихся людей останутся без твоей помощи. Иногда Павла Николаевича это серьёзно пробирает. А иногда мимо кассы. Он тут недавно пропавшую девочку нашёл. Бедолага гуляла недалеко от парка, играла там со своим котом. Потом не заметила прикрытую ветками мусорную яму и сиганула туда. Девочке лет семь. Все в один голос утверждали, что искать надо по городу. То, что она ушла одна в тот парк никто и подумать не мог. До него идти было квартала два или три. Лаврин всю пятиэтажку оббежал, где они жили и всех опросил. Один мальчик, как оказалось, видел её в тот день. Она шла именно к парку. Лаврин лично пошёл её искать, подрядил волонтёров. Нашли её, голодную и напуганную. Сказала, что бежала за котом и упала. Пока она сидела в яме котик спокойно ждал её дома.
– Котик? Выглядит так, будто это была его схема, – посмеялся Верстаков, допивая остывающий кофе.
– И не говори.
– А Васильченко? Он кто?
– Ай, ну его. Хвостом всё бегает за Павлом Николаевичем, думает, станет таким же, как он. Толку от него ноль. Ко мне неоднократно клеился. Я его предупредила, что, когда он окажется у меня на столе, я просто не смогу определить причину его смерти.
Вадим расхохотался.
– Жестоко ты с ним. Бедный парень.
– Ага, бедный. Не будет распускать свои жидкие ручишки.
– Даже так?
– Да, – отмахнулась Катя, – плевать. Всё уже в прошлом.
– А, – задумчиво выдавил Вадим, нагло уставившись прямо в губы Кати.
Они оба замолчали. Улица тем временем начала понемногу оживать. Поливомоечная машина неторопливо сметала с дороги пыль, выпуская мощный напор воды. Ветер принёс вместе с воздухом мелкие капли, разлетающиеся от струи радужным вихрем. Дальше по тротуару шла молодая парочка, догуливая субботний вечер, а когда поливалка добралась до них, девушка взвизгнула и они, смеясь, отбежали на газон. Молчание нарушила Катя:
– Вадим, слушай… а ты что-то упоминал о какой-то больнице? В разговоре с Павлом Николаевичем.
– Не помню.
– Ну как… ты хотел отправиться туда. Павел Николаевич рассказывал про
– А, да? Мы говорили об этом? Есть где-то такая больница.
– А расскажи про неё, – нежно сказала девушка, двигаясь ближе к столу.
Вадим резко отстранился от беседы, выискивая причину отделаться от этого разговора, но ничего вразумительного придумать не смог.
– Мне Никитин первым рассказал об этой больнице. Как раз про тот случай в восьмидесятых годах. А потом… сама знаешь, что случилось с Фёдором. Понимаешь ли, и Лаврин это говорил, и Никитин… и ещё один парень рассказывал…
– Что за парень? – резко перебила его девушка.
– Да… там. В ролике. Друг прислал посмотреть.
– И что там в ролике?
Катя стала вести себя менее сдержано. Если бы не тёмные очки, то со стопроцентной вероятностью в её глазах можно было бы прочитать разгорающийся огонь любопытства.
– Там молодой парень. Он привёл туда своих друзей… ну или был в качестве экскурсовода за деньги… в общем, не знаю. Они ходили по этой больнице вчетвером. Парень всё снимал на камеру, рассказывал истории о призраках, про доктора, что там работал.
– Что за доктор? – вновь перебила Катя, наконец-то убирая с лица солнечные очки.
– Какой-то безумец. Ставил там свои эксперименты. Убивал людей. А потом пропал.
– Это же всё легенды. Ты веришь в это?
– Я бы хотел отыскать эту больницу. А вдруг там можно найти его старые документы. Или… журналы какие-нибудь.
– Что? – изумилась Катя. – Какие ещё журналы?
– Ну он ведь наверняка заполнял что-нибудь. Так? Что-то должно было остаться.
– Ты только ради этого туда попрёшься? Ты даже не знаешь где она, больница эта. Может в сотнях километров.
– Нет, не в сотнях. В сорока приблизительно. От Нерска. Возле города Старолесск.
– Это где такой?
– А я даже и не знаю. Может это не город? Парень на видео сказал до Старолесска пара километров, а до Нерска около сорока. Всё, что я знаю.
– И чем в итоге закончился ролик этот твой?
– Чем-то очень неприятным. Давай не будем о нём говорить.
– А Никитин? Что он ещё тебе рассказал? Ну, про этого доктора. Как он пропал?
– А они и сами не знали, как. Его пытались схватить, а он заперся в комнате в подвале. Когда они выломали дверь, то ничего не обнаружили. Только предметы там всякие.
– Какие?
– Ну… ты разве не знаешь? Лаврин при тебе это всё говорил. Там какой-то медальон, какую-то книгу, свечи… он там на полу начертил символ. Как пентаграмму. Оккультист, похоже, был этот доктор.
– Никитин всё забрал себе? Не знаешь?
– Ну вроде как да. Понятия не имею.
Вадим нарочно врал. Его начала пугать такая заинтересованность. Мысли бились в его голове, словно зажжённый фейерверк в закрытом помещении: «К чему она клонит? Что вынюхивает? Лаврин её подослал, чтобы очаровать и выспросить недостающую информацию? Я всё ещё подозреваемый? Или это в её интересах? Или в чьих-то ещё?»
– Ты этих вещей не видел? – не унималась Катя.
– Нее, какое там. Я видел лишь остатки моего старого приятеля и какое-то существо с огромным ножом, который, в последствии, оказался у меня под рёбрами. Больше ничего.