Нушич
Шрифт:
И вдруг он услышал совет, который ввел его мысли в привычное русло. Режиссер и актер Народного театра Милорад Петрович сказал:
— По-моему, кум, надо говорить с народом со сцены.
— Как? — спросил Нушич. (В кумовьях у него была чуть ли не половина всех знаменитостей Белграда.)
— Пусть огонь горит… но только не на улице, а в театре. Дайте живое слово сцене. Слово это пылает, как ничто другое, а с улицы его не видно.
Да, пьеса, настоящая пьеса. В четырех стенах театра он найдет себя, реабилитирует после провала грандиозного спектакля под открытым
Несколько дней раздумий, и Нушич обращается к истории. За одну ночь он пишет пьесу, которой суждено было пережить громкий, хотя и кратковременный успех.
17 июля 1878 года австрийские войска впервые переступили границу Боснии, чтобы осуществить свое «право на утверждение порядка», предоставленное Берлинским конгрессом. И тотчас вспыхнуло поголовное восстание горцев-мусульман. Двухсоттысячная армия австрийцев не сразу заняла город Сараево. Здесь ей оказывала сопротивление «боснийская лига» во главе с Хаджи Лойей Хафизом.
Хаджи Лойя был головорезом и мусульманским фанатиком, ненавидевшим православных сербов, но как историческая личность Нушича он не интересовал. Воображение драматурга привело остатки повстанцев, среди которых были и мусульмане, и православные, и католики, в знаменитую Гази Хусарев-бегову мечеть, где они все, вместе со своим вождем Хаджи Лойей, гибнут под пулями идущих на последний приступ «швабов» — австрийцев. (Кстати, настоящее имя Хаджи Лойи было Салих Вилайетович, и умер он через десять лет после оккупации Боснии во время своего повторного хаджа в Мекку.)
Закончив под утро одноактную трагедию, Нушич написал название «Хаджи Лойя», и ниже: «Слово, сказанное вовремя».
Милорад Петрович получил «живое слово, которое пылает, как ничто другое», и приступил к репетициям. Премьера состоялась уже 9 декабря 1908 года.
Медленно поднялся занавес, и зрители увидели мечеть. Полы ее застланы коврами, на голых стенах — изречения из Корана, на коврах — мусульмане, склонившиеся для молитвы. Но вот в дверях появляется громадный Милорад Петрович, игравший Хаджи Лойю. Кожух, седая борода, на голове — повязка, за поясом — пистолеты, в руке — кремневое ружье; сквозь разодранную на груди рубашку виднеется волосатая грудь. Громовым голосом он возглашает:
— Встаньте и больше не склоняйтесь! Пора нам выпрямиться!
Эта фраза падает в зал, и зрители, как один, вскакивают с мест, кричат, аплодируют. Агитационная пьеса, написанная опытной рукой, начинается с лозунга, отражающего всеобщее настроение.
Хаджи Лойя призывает правоверных умереть здесь, в мечети, и показать всей Европе, всему миру, бросившему Боснию на растерзание «швабам», всю несправедливость эгоистической политики европейских держав. То, что Нушич говорил в своих страстных речах на площади, он перенес и в пьесу. Пренебрегая законами драматургии, Нушич превращает сцену в трибуну.
Пришло время, когда даже аллах благословил бы союз с неверными. Три веры разделили сербов, но теперь, в смертный час, под сводами мечети и в сердцах мусульман найдется место и для православных и для католиков. Эта земля принадлежит всем им — они родились на ней, они вместе росли. Появляются католики.
Гремят залпы идущих на приступ австрийских солдат. Отстреливаются и гибнут один за другим осажденные в мечети, выкрикивая: «Нас не забудут!», «В Боснии сдаются только мертвые!»
В пьесе больше выстрелов, чем слов.
Однако такого успеха не имела ни одна постановка Народного театра. Пришлось давать по нескольку спектаклей в день. Касса театра была полна. Когда ажиотаж немного спал, решено было совершить турне и по другим городам Сербии. Собственно говоря, отправились два человека — Милорад Петрович и Бранислав Нушич. Один играл главную роль, другой — роль… агитатора и суфлера. Расчет был на местные самодеятельные силы и главным образом на солдат местных гарнизонов, которым в спектакле с пальбой приходилось трудиться больше всех.
Ну, а под занавес, пожалуй, стоит рассказать комический эпизод, едва не кончившийся трагедией.
В городе Крагуевце «труппа» давала до девяти спектаклей в день. Полтора часа спектакль, полчаса на отдых, и снова спектакль… Перед началом на сцену выходил Нушич и под возгласы публики «Долой Австрию!» произносил горячую речь. Затем он залезал в суфлерскую будку и подавал оттуда команды статистам. Воинский начальник аккуратно поставлял солдат, которые ревностно отстреливали положенное число холостых зарядов.
Но однажды произошло недоразумение — солдатам вместо холостых выдали боевые патроны.
— Погибнем все! — крикнул Хаджи Лойя, и это был знак к стрельбе.
Что тут началось! Визжали пули, падали кулисы, со сцены неслись крики ужаса, которые зрители сперва приняли за очень натуральную игру.
Нушич выскочил из суфлерской будки и упал в оркестровую яму. Милорад Петрович, игравший Хаджи Лойю, распростерся на сцене во весь свой громадный рост и закрыл голову руками. Пальба кончилась лишь тогда, когда добросовестные солдаты расстреляли все патроны.
Возглас «Погибнем все!» чуть не оказался пророческим. Срочно пересчитали всех, кто был на сцене. Все оказались целы и невредимы. Недоставало одного Нушича. После непродолжительных поисков его извлекли из-под сцены всего облепленного паутиной.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
И СНОВА «ОСКОРБЛЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА»
Мозаика жизни Бранислава Нушича в последующие несколько лет чрезвычайно пестра. В 1909 году состоялись премьеры двух его пьес — патетической трагедии «Осенний дождь» и написанной под влиянием горьковского «На дне» любовной драмы «За спиной у бога».