Нувориш
Шрифт:
Я старался держаться поближе к Луганскому, тихо беседовавшему с хозяином, чтоб услышать хоть несколько слов. Счастье оказалось на моей стороне: когда тащил одну из коробок, сделал вид, что потерял равновесие, на мгновение остановился и услышал:
– Сами понимаете, Василий Григорьевич…
Увидев меня, Луганский запнулся и что-то сказал усачу на ухо. Но теперь я знал, что хозяина усадьбы с зеленым забором зовут Василием Григорьевичем, а название села постараюсь прочесть на обратном пути.
Так оно и случилось: на указателе белым по
Однако сразу возникли и сомнения. Имею ли на это право? Ведь сам повязал себя с Луганским, причем, пошел на это сознательно и без какого-либо принуждения с его стороны. Покопайся в своей совести, Лев Моринец: знал, точно знал, что альянс с Луганским не предвещает ничего хорошего, а все же взял эти проклятые десять тысяч и тем самым покорежил свою судьбу. Это – раз. Во-вторых, хочешь ты этого или не хочешь, а заложишь тех парней, что сидят рядом у заднего борта, курят, шутят и, бросая окурки, сплевывают на дорогу.
Конечно, амбалы, бандиты, но имеешь ли право именно ты распорядиться их судьбами?
Ну, допустим, не знаешь их фамилий, только то, что один их них – Толик, а высокий, с перебитым носом, вероятно, бывший боксер – Васька… Но ведь в милиции назовешь фамилию Луганского, а там люди сообразительные, станут раскручивать клубок, выйдут на каждого из банды.
И в этом будет твоя вина, Лев Моринец.
Вот так, сам ты, возможно, выкрутишься, но ведь посадишь за решетку десятеро молодых сильных ребят, у которых вся жизнь впереди.
Сколько же им дадут? Не меньше, чем лет по семь, а то и десятку припаяют. И опять-таки, это – на твоей совести.
Но ведь – бандиты, грабители, к тому же, вооруженные автоматами. И, вероятно, стреляли бы, не задумываясь, если бы им что-то угрожало.
И не пошел бы ты, Лев Моринец, куда-то далеко-далеко со своими укорами совести!..
Наконец я подумал: утро вечера мудренее, и отложил до завтра решение этой проблемы. И правильно сделал, потому что в таком душевном смятении все равно точку не поставишь.
На следующий день ни в какую милицию я так и не пошел. Наверно, испугался, и все мои благородные душевные порывы растворились и исчезли. Глянул на Машу с Дашей и послал всех к чертям собачьим, еще и обругав себя за вчерашние намерения.
Еще бы, а если меня сразу за ухо да туда, где сухо? Как по закону? Принимал участие в бандитском налете? Принимал, сам не отрекаюсь. А за это, Лев Моринец, пожалуйте за решетку, хотя вы и чемпион!
Однако, может позвонить все тот же Луганский и потребовать от тебя новых «подвигов». Потому я и предупредил жену: болен… Если кто-то позвонит, так и скажи: ангина или грипп, высокая температура. Левко лежит и кашляет.
Иван Павлович таки позвонил. Где-то через неделю и вежливо попросил Льва Игнатьевича. Жена отрезала:
Я не стал возражать, поскольку отказ от денег показался бы Ивану Павловичу подозрительным. Тем более, что из тех двухсот тысяч осталась лишь какая-то сотня. Деньги из кармана вылетают, словно от сквозняка…
А может, подумал, сразу послать его ко всем чертям? Порвать раз и навсегда? Однако, я для них сейчас – как бомба замедленного действия. Живой свидетель. А амбалы там без ума и совести. И свидетель всегда лучше мертвый, чем живой. Подстерегут в парадном, пук-пук из пистолета с глушителем (а я такие видел у амбалов) – все тихо, культурно, и нет тебя, Левко Моринец, никому ничего и не мяукнешь.
Потому я и удержался от откровенного разговора с Иваном Павловичем. Велел жене расстелить постель, улегся, словно Обломов в своем имении, поставил на всякий случай на тумбочку пузырьки с лекарствами и настроился ждать уважаемого пана Луганского.
Иван Павлович появился на следующее утро. Вежливый, розовощекий, здоровье так и струится из него вместе с улыбкой, а я для контраста покашлял немного, пожаловался на горло, мол, глотать трудно, а вчера вечером температура поднялась аж до тридцати восьми с половиной.
Иван Павлович принес несколько лимонов и две плитки шоколада, еще положил на тумбочку пачку купонов, сообщивши: пятьсот тысяч, столько получили все, кто принимал участие в операции на разъезде. Мне оставалось лишь поблагодарить, а он не засиделся, ушел сразу, не вынуждая меня снова кашлять.
Шоколадки получили Маша с Дашей, деньги на расходы жена Оксана, а сам я немедленно соскочил с кровати, присел несколько раз, разминаясь, и перебрался на диван с первой попавшейся книгой. Потому что решил: лучше сегодня не высовывать носа из дому: Луганский мог оставить вблизи наблюдателя, и мое появление на улице выглядело бы более, чем странным.
А завтра или через несколько дней я решил все же отправиться в Министерство внутренних дел: видел по телевизору передачу про специальный отдел в этом министерстве, призванный бороться с организованной преступностью, а наша с Луганским компания точно подпадает под это определение. Во-первых, банда, во-вторых, организованная и сплоченная. Единственная загадка: на кого работаем и через кого реализуется награбленное? Вряд ли сам Иван Павлович занимается этим. Почему-то так подсказывала мне интуиция. Скорее всего, стоит за его спиной какой-то тип, дергающий за все веревочки, и будет очень обидно, если он окажется в стороне.