Нянька (сборник рассказов)
Шрифт:
Но с полдороги случилось маленькое происшествие: мрачный, сонный парень молниеносно сошел с ума… Ни с того, ни с сего он вдруг почувствовал прилив нечеловеческой энергии: привстал на козлах, свистнул, гикнул и принялся хлестать кнутом лошадей с таким бешенством и яростью, будто собирался убить их. Обезумевшие от ужаса лошади сделали отчаянный прыжок, понесли, свернули к краю дороги, налетели передним колесом на большой камень, линейка подскочила кверху, накренилась набок и, охваченная от такой тряски
В это время молниеносное помешательство парня пришло к концу: он сдержал лошадей, спрыгнул с козел и, остановившись над поверженными в прах пассажирами, погрузился в не оправдываемую обстоятельствами сонную задумчивость.
– Выпали? – осведомился он.
Литератор Ошмянский сидел на дороге, растирая ушибленную ногу и с любопытством осматривая продранные на колене брюки. Бронзова вскочила на ноги и, энергично дернув Ошмянского за плечо, нетерпеливо сказала:
– Ну?!
– Что такое? – спросил Ошмянский, поднимая на нее медлительные ленивые глаза.
Тут же Бронзова заметила, что эти глаза очень красивы…
– Чего вы сидите?
– А что?
– Да делайте же что-нибудь!
– А что бы вы считали в данном случае уместным?
– О, Боже мой! Да я бы на вашем месте уже десять раз поколотила этого негодяя.
– За что?
– Боже ты мой! Вывалил нас, испортил вам костюм, я ушибла себе руку.
Облокотившись на придорожный камень, Ошмянский принял более удобную позу и, поглядывая на Бронзову снизу вверх, заметил с ленивой рассудительностью:
– Но ведь от того, что я поколочу этого безнадежного дурака, ваша рука сразу не заживет и дырка на моих брюках не затянется?
– Боже, какая вы мямля! Вы что, сильно расшиблись?
– О, нет, что вы!..
– Так чего же вы разлеглись на дороге?
– А я сейчас встану.
– От чего это, собственно, зависит?
– Я жду прилива такой же сумасшедшей энергии, как та, которая обуяла пять минут назад нашего возницу.
– Знаете, что вы мне напоминаете? Кисель! Ошмянский заложил руки за голову, запрокинулся и, будто обрадовавшись, что можно еще минутку не выходить из состояния покоя, спросил:
– Клюквенный?
– Это неважно. Выплеснули вас на дорогу, как тарелку киселя, – вы и разлились, растеклись по пыли. Давайте руку… Ну – гоп!
Он встал, отряхнулся, улыбнулся светлой улыбкой и спросил:
– А теперь что?
– О Боже мой! Неужели вы так и смолчите этому негодяю?! Ну, если у вас не хватает темперамента, чтобы поколотить его, – хоть выругайте!
– Сейчас, – вежливо согласился Ошмянский. Подошел к вознице и, свирепо нахмурив брови, сказал:
– Мерзавец. Понимаешь?
– Понимаю.
– Вот возьму, выдавлю тебе так вот, двумя пальцами,
И оставив оторопевшего возницу, Ошмянский отошел к Бронзовой.
– Уже.
– Видела. Вы это сделали так, будто не сердце срывали, а неприятный долг исполнили. Кисель!
– А вы – бритва.
– Ну – едем? Или вы еще тут, на дороге, с полчасика полежите? Поехали.
Глава II
В Святогорском монастыре гуляли. Потом пили чай. Потом сидели, освещенные луной, на веранде, с которой открывался вид верст на двадцать. Говорили…
Какая внутренняя душевная работа происходит в актрисе и литераторе, когда они остаются вдвоем в лунный теплый вечер, – это мало исследовано… Может быть, общность служения почти одному и тому же великому искусству сближает и сокращает все сроки. Дело в том, что когда литератор взял руку актрисы и три раза поцеловал ее, рука была отнята только минут через пять.
Глава III
На другой день Ошмянский пришел к Бронзовой в гостиницу «Бристоль», № 46, где она остановилась. Пили чай. Разговаривали долго и с толком о театре, литературе.
А когда Бронзова пожаловалась, что у нее болит около уха и что она, кажется, оцарапалась тогда благодаря тому дураку о камень, Ошмянский заявил, что он освидетельствует это лично.
Приподнял прядь волос, обнаружил маленькую царапину, которую немедленно же и поцеловал.
Действенность этого, неизвестного еще в медицине средства могла быть доказана хотя бы тем, что в течение вечера разговоры были обо всем, кроме царапины.
Когда Ошмянский ушел, Бронзова, закинув руки за голову, прошептала:
– Милый, милый, глупый, глупый! И засмеялась.
– И однако он, кажется, порядочная размазня… Женщина из него может веревки вить.
Закончила несколько неожиданно:
– А оно, пожалуй, и лучше.
Глава IV
Прошло две недели. Гостиница «Бристоль».
На доске с перечислением постояльцев против № 46 мелом написаны две фамилии: «Ошмянский. Бронзова».
Глава V
В августе оба уезжали в Петроград. В купе, под убаюкивающее покачивание вагона, произошел разговор:
– Володя, – спросила Бронзова. – Ты меня любишь?
– Очень. А что?
– Ты обратил внимание на то, что некоторые фамилии, когда их произносишь, носят в себе что-то недосказанное… Будто маленькая комнатка в три аршина, в которой нельзя и шагнуть как следует… Только разгонишься и уже – стоп! Стена.
– Например, какая фамилия?