Няня для дочки миллионера
Шрифт:
На собственном примере я показываю Ксюше, как нужно садиться, держать равновесие, управлять при поворотах, тормозить и вставать. Девочка внимательно меня слушает, с опаской подходит к велосипеду и садится. Я, конечно же, страхую её, ни на шаг не отхожу.
Спустя час Ксюша уже несколько метров уверенно проезжает, только всё время оглядывается, чтобы я была рядом и словила её, если понадобится.
— Устала, — стонет малышка. — Вы катайтесь, а я отдохну.
— Хорошо, — киваю.
Оглядываюсь по сторонам. Никого нет, только вдалеке
— Где моя дочь? — бесцеремонно рявкает он в трубку.
— Со мной, естественно. Где ещё ей быть?
— Я приеду домой через полчаса. Желательно, чтобы Ксюша к тому времени была в своей комнате.
Он завершает вызов, а я отворачиваюсь от малышки, чтобы скрыть свою злость, и зубы стискиваю до боли в челюсти. Этот приказной тон меня порядком достал. Я не его рабыня, чтобы безропотно это терпеть. Ни здрасьте, ни до свидания — только сухие приказы и недовольство в голосе! Боже, дай мне терпения побольше.
— Ай! — раздаётся громкое сзади.
В ужасе разворачиваюсь. Ксюша упала с велосипеда. А на лавочке остались наколенники, которые она зачем-то сняла.
??????????????????????????
Я бегу к малышке, наклоняюсь, взволнованно спрашиваю:
— Где болит? Покажи.
Ксюша с какой-то гордостью указывает на лёгкую ссадину на коленке. Ничего страшного, в детстве я бы на такое даже внимания не обратила. Интересно, сейчас можно купить зелёнку в аптеке? И тут же меня страхом накрывает: что скажет Владимир? Эта рана — сущий пустяк, но я не знаю, чего ожидать от Громова.
— Больно?
— Не-а, Виктория Андреевна, всё отлично. Я теперь могу без вас кататься, — весело произносит малышка.
Дети, ничего они не боятся. Бесстрашные и смелые, любопытные, с живым интересом в глазах, который ещё не успели погасить скучные взрослые. Я тоже невольно улыбаюсь. Ксюша довольна своим боевым ранением, хотя морщится от боли и коленку трёт.
— Может, папа меня пожалеет, — бормочет она.
— Так ты специально наколенники сняла?
— С ними неудобно, — кривится малышка. — А ещё ваша мама волновалась, когда вы с велосипеда падали. Папа тоже будет волноваться, правда?
— Угу, — киваю я.
В горле ком встаёт от надежды, светящейся в голубых глазах Ксюши. Девочке так не хватает отцовского внимания, что она нарочно без страховки на велосипеде катается! Но это и моя вина, конечно, не досмотрела. Отвлеклась на звонок, эмоциям поддалась. В следующий раз глаз с малышки не сведу. Если он будет, этот следующий раз.
Надеюсь, Громов не уволит меня из-за разбитой коленки дочери. Он должен понимать, что детям свойственно набивать шишки, падать с велосипедов и наслаждаться жизнью, не думая о последствиях.
— Поехали домой, — обращаюсь к малышке.
— Я хочу мороженое, — жалобно просит Ксюша.
— Прости, не сегодня.
Сладкое тоже под запретом, вместе
Ксюша горестно вздыхает, но не капризничает. Наверное, привыкла к отказам.
К дому Владимира мы подъезжаем через пятнадцать минут. Я на часы всё время поглядываю, не хочу опоздать.
— Елена Леонидовна, а перекись у вас есть? И хлоргексидин или йод? — спрашиваю я женщину.
— Да, — кивает она. — Сейчас принесу.
— Мы будем в ванной. — Елена Леонидовна уходит, а я поворачиваюсь к Ксюше: — Идём, тебе нужно промыть ссадину.
Она кивает. Не возражает, когда я включаю воду и помогаю ей убрать грязь с ранки. Всхлипывает и дёргает ножкой, как только Елена Леонидовна приносить перекись. Боится малышка. Я в детстве ненавидела такие процедуры.
После того, как ранка успешно обработана, мы с Ксюшей выходим в гостиную. И я тут же замечаю Владимира. Он видит нас, окидывает взглядом дочь и сдвигает брови к переносице, когда замечает небольшую ссадину на коленке.
— Пап, ты так рано! — восклицает удивлённая Ксюша. Улыбается. — А мы на велосипедах катались! И я смогла проехать без помощи Виктории Андреевны. Я молодец, да?
— Да, — отвечает Владимир таким тоном, что внутри всё леденеет. — Ксюш, иди в свою комнату.
— Зачем, пап? Я кушать хочу… И со мной всё хорошо, честно-честно. Ничего не болит.
— Иди, я сказал. Нам с няней Викторией нужно поговорить.
Малышка быстро убегает на второй этаж, а Елена Леонидовна уходит на кухню. Мы с Владимиром остаёмся вдвоём в огромной пустой гостиной. От Громова исходят негативные вибрации. Он буквально прожигает меня гневным взглядом.
— Почему ты не поставила меня в известность? — обманчиво спокойным тоном спрашивает он.
— Вы же сказали: не беспокоить вас по пустякам.
— Велосипеды — это травмоопасно! — рявкает он.
Я морщусь. Мог бы и потише разговаривать, в самом-то деле.
— Давайте на улицу выйдем, Ксюша может нас подслушивать, — говорю я, вспоминая своего племянника. Он любит приоткрывать двери и тайком слушать взрослые разговоры.
Громов хочет возразить, но я разворачиваюсь и бодрым шагом иду на выход. Я не напрашивалась к нему на работу, значит, могу играть по собственным правилам. Совсем немного, чтобы проучить этого твердолобого бескультурного мужчину!
— Что вы хотели мне сказать? — падаю в плетёное кресло на летней веранде, ёжусь от холодного ветерка.
— Ещё одну такую выходку я не потерплю. А если бы Ксюша себе что-нибудь сломала?
— А если бы она со второго этажа спускалась и ногу подвернула? Или на физкультуре коленкой ударилась? А? Что бы тогда было? Хотя нет, не отвечайте, я знаю — вы бы уволили учителя физкультуры и архитектора, который вам дом проектировал? Верно?
Я распаляюсь всё больше и больше, даже голос звенит от праведного возмущение. А что, Владимиру можно рявкать на меня свысока, а мне нельзя?