Няня для волшебника
Шрифт:
— Поразительно, — сказал я вслух. Старый добрый Энцо тотчас же выступил из тени. Он всегда был именно таким: вроде бы рядом, постоянно на подхвате, и вроде бы его и вовсе нет. Ты свободен и можешь делать все, что сочтешь нужным, но тебя всегда подхватят, когда ты вдруг станешь падать. Именно эта надежность моего друга сейчас не давала мне по-бабьи разрыдаться от горя.
— Что именно, милорд?
— Поразительно, какая дрянь лезет мне в голову, — ответил я и, взъерошив волосы резким движением руки, снова посмотрел в зеркало. Незнакомец, который устало взглянул
Сейчас-то я, понятное дело, экспонат для магов из академии чародейства и волшебства. Пример того, как могут подействовать слишком сильные заклинания на своего создателя. Кто-нибудь из этих протирателей штанов на ровном месте даже диссертацию защитит на этом случае. И, конечно, заказов у меня будет мало. Даже очень мало, потому что клиентам надо быть уверенным в силе волшебника. А тут уверенности у них не будет, увы.
Вот исход Мартина Цетше, который был величайшим волшебником в этой части мира — превратиться в экспонат. В обезьянку за решеткой зоопарка.
Я передал зеркало Энцо и, опираясь на трость с собачьей головой, попробовал подняться с кровати. Получилось, но, стоило мне встать на ноги и выпрямиться, как пол заскользил куда-то в сторону, и, если б не Энцо, вовремя подхвативший меня под руку, я бы рухнул на ковер.
— Осторожно, милорд. Вот так.
Энцо усадил меня в кресло на колесиках, и, откинувшись на удобную мягкую спинку, я вдруг понял, что по мне ручьями стекает ледяной пот. Это было самым жутким и язвящим: я провалился в этот проклятый сон молодым и сильным мужчиной, а проснулся жалким калекой.
Вспомнилось, как я самоуверенно заявил, что способен справиться с собственной рубашкой, и чем это закончилось. Я устало вздохнул и закрыл глаза.
Может, и магии во мне не осталось. Я боялся проверять.
Энцо отошел к маленькому столику возле окна и вернулся, держа в руках рамку с дагерротипическим снимком. Разумеется, я узнал эту рамку, видел ее в последний раз тогда, когда у нас с Ингой все было хорошо. А теперь моя жизнь поменялась, зато дрянная бумажонка за стеклом осталась прежней. Даже не выцвела.
— Помните, милорд, вы умели поджигать бумагу силой мысли, — мягко, но с отчетливой внутренней силой произнес Энцо. Добрый мой Энцо, ты заменил мне и отца, и мать, ты всегда знаешь, что и как нужно сделать. — Попробуйте.
Я усмехнулся, с трудом сдерживая слезы. Энцо был единственным человеком, рядом с которым я мог бы заплакать, но мне не хотелось пугать его. А Энцо наверняка бы испугался.
— Ты выбрал для этого дела как раз то, что нужно, Энцо. Но… — я помедлил и признался чуть ли не шепотом: — Я не уверен, что справлюсь. Прости.
Энцо не убирал рамку. Пристально смотрел на меня, и я не понимал этого взгляда. Только в животе стало тянуть — так, как бывает, когда стоишь на вершине башни, и невидимая сила влечет тебя броситься в пропасть.
Инга на снимке была счастливой и веселой, как и полагается
Она всегда была сукой, моя Инга. Породистой, идеально красивой, но редкостной сукой, которая думала только о том, как бы потеплее пристроить свой очаровательный упругий зад. Должно быть, она уже давно замужем за кем-то другим. Может, все-таки родила, и ее груди не стали похожи на уши спанельеля. С чего бы этому случиться, если отдать ребенка кормилице?
Сука. Ненавижу.
Рамка вспыхнула так, что пламя рвануло под потолок. Энцо отбросил ее в сторону, шипя от боли и тряся опаленными руками — а я нервно дернул пальцами, и пламя угасло. От рамки остался лишь обгорелый остов. Толкни — рассыплется пеплом.
— Энцо, дайте руки, — сказал я, чувствуя, как щеки краснеют от стыда. — Простите меня, Бога ради, простите. Я не думал, что выйдет настолько сильно.
Лицо моего друга по-прежнему искажала гримаса боли, а на ладонях наливались волдыри ожогов, но я знал, что Энцо сейчас счастлив. Я тоже мог радоваться: магия по-прежнему жила во мне, и пусть я пока еще плохо ее контролировал, но она была со мной. Остальное — уже детали, и я знал, что справлюсь.
Хоть какие-то хорошие новости.
— Ничего страшного, милорд, — улыбнулся Энцо, но его лицо сводило от боли. Он с трудом сдерживал крик. — Я рад, что ваши способности с вами.
Я медленно подул на его ожоги, и волдыри размазались по коже клочками белесого тумана. Дунув снова, я развеял туман по комнате и с удовольствием убедился, что руки Энцо в полном порядке.
— Еще раз простите меня, — сказал я. — И та девушка, которая была моей сиделкой… Лора, да?
— Дора, милорд, — поправил Энцо, с довольной улыбкой рассматривая исцеленные ладони. — Иномирянка, невольница. Но я уже дал ей свободу в благодарность за ваше выздоровление.
Я мысленно усмехнулся. Конечно, невинная дева из другого мира никак не могла повлиять на мое пробуждение. Она стала для Энцо той соломинкой, за которую хватается утопающий.
Да и на здоровье. Если Энцо от этого чувствует себя уверенней, то кто я такой, чтоб ему мешать?
— Пригласите ее, — попросил я. — Хочу посмотреть повнимательнее.
Девица появилась так быстро, словно стояла под дверью и ждала, когда ее позовут. Значит, иномирянка, рабыня, которой мой добрый Энцо на радостях дал волю.
— Здравствуйте, милорд Мартин, — с искренней до дурачества улыбкой промолвила она. — Как вы себя чувствуете?
Я невольно поморщился. Девчонка выглядела милой и доброжелательной. Ее можно было даже назвать хорошенькой — но для этого я не настолько оголодал. Да и не в моем вкусе такая порода женщин, я предпочитаю совсем другой типаж. Наподобие того, который сгорел вместе с дагерротипическим снимком.