Ныряющие в темноту
Шрифт:
В любых обстоятельствах Чаттертон отказывался сдаваться. Он начинал понимать, что профессиональный водолаз может быть отличным сварщиком, опытным взрывником, чемпионом по монтажу труб, но если характер и подсознание не заставят его закончить работу любой ценой, он никогда не будет одним из лучших. «Любой ценой» возникает у профессионального водолаза каждый день, и именно ради таких моментов жил Чаттертон. Он понял, что ради таких моментов он жил уже очень давно. Однажды он повредил шлемовые линзы для сварки. Их замена задержала бы выполнение всего проекта. Он решил варить без них, закрыв глаза. Люди на берегу только молча смотрели, когда Чаттертон вышел на поверхность со сломанными линзами и сказал: «Дело сделано, парни». Чаттертон ехал тем вечером домой, радуюсь тому, что нашел свое призвание, работу на всю жизнь,
К 1985 году Чаттертон вступил в профсоюз портовых рабочих, перебрался в Хэкенсэк, Нью-Джерси, получал отличную зарплату и премии. Он посвящал много свободного времени плаванию с аквалангом на ближайших пляжах, особенно в районе католического приюта, поблизости от которого лежали два небольших затонувших судна: одно — металлическое, другое — деревянное, всего в нескольких сотнях футов от берега. Чаттертон неустанно исследовал их.
Эти два затонувших суденышка распалили жажду Чаттертона увидеть больше. Он зашел в клуб ныряльщиков, чтобы узнать, где поблизости есть другие места кораблекрушений. Работник кивком головы показал на кипу зеленых размноженных на мимеографе флайеров, объявляющих о предстоящих фрахтах судов для ныряльщиков, организованных клубом. Чаттертон пробежал глазами по смазанным буквам, вбирая в себя удивительные названия: корабль ВМС США «Сан-Диего», «Мохок», «Техасская башня». В расписании рейсов на август значилось имя, которое его поразило: «Андреа Дориа». Чаттертон едва мог в это поверить. «Андреа Дориа» было знаменитым судном, оно было историей. По телевидению показывали документальные фильмы об этом кораблекрушении. Чаттертон спросил служащего, нет ли свободного места на судне, идущем к «Андреа Дориа».
«„Дориа“ — это гора Эверест, приятель, — сказал ему работник, — это только для лучших. Люди погибают на „Дориа“. Начни с чего-нибудь попроще».
Чаттертон подписался на участие в рейсе к скромным прибрежным местам кораблекрушений. От каждого такого рейса он ждал истории, связанной с затонувшим судном. Он возвращался после этих погружений в таком приподнятом настроении, что Кэти неожиданно для самой себя записалась на курсы подводного плавания. Вместе они обследовали дюжины близлежащих мест кораблекрушений, и Кэти была вполне довольна такими погружениями. Но Чаттертон не хотел на этом останавливаться. Он решил получить сертификат-инструктора подводного плавания с аквалангом, и это был самый разумный путь, который он мог придумать, чтобы приготовить себя для погружения к «Дориа».
В конце лета 1985 года хозяин клуба ныряльщиков обратил внимание на страсть Чаттертона к исследованиям затонувших судов и предложил ему присоединиться к более опытным ныряльщикам, завсегдатаям клуба, на борту «Искателя», наемного судна, которым владел и управлял Билл Нэгл, один из легендарных подводных пловцов. Владелец клуба сказал ему: «Нэгл бывает иногда просто уродом, но у вас с ним, похоже, одинаковая страсть к нырянию».
«Искатель» был откровением для Чаттертона. Нэгл и его клиенты имели в комплекте спаренные баллоны, молоты, лапчатые ломики, запасные фонари и по три ножа. Они изучали схемы палуб, отходили достаточно далеко от берега, чтобы найти самые лучшие места кораблекрушений. Иногда они исследовали места с очень приблизительными координатами в надежде найти никому не известное затонувшее судно — порыв, который нравился Чаттертону, поскольку он был очень близок духу первых следопытов Америки, людей, которыми тот восхищался.
Нэгл едва взглянул на Чаттертона во время их первого совместного плавания, однако Чаттертон внимательно рассмотрел капитана. Нэгл крепко пил, это было абсолютно ясно еще до того, как судно отошло от причала, тем не менее он стремился к великой цели. Чаттертон держался ближе к капитану, слушая то, что тот говорит. «Какой это ублюдок, — ворчал Нэгл, — утверждает, что что-то там невозможно? Почему он не идет и не пробует?» Чаттертон записывался на участие в каждом новом рейсе «Искателя».
На борту «Искателя» Чаттертон стал замечать, что навыки, которые он получил на работе, похоже, сами собой переносятся на исследования затонувших судов. Он обнаружил, что его тянет в исковерканные и самые опасные части судна, потому что он знал, что может найти выход. Он был спокоен в условиях плохой видимости, даже когда грибовидные тучи ила накрывали останки судна черной
В 1987 году Чаттертон сделал Кэти предложение. Он когда-то купил ей пистолет для защиты от грабителей, и Кэти из любви к оружию сделала карьеру спортивного стрелка. Она ездила по всей стране на соревнования и была на пути к получению нескольких национальных наград. Разлуки были мучительными для пары, напоминая дни, когда Чаттертон на целые недели выходил в море на лов гребешка. У них возникало чувство, что они живут обособленными жизнями. Они скучали друг без друга, когда Кэти уезжала.
Что касается Чаттертона, его жесткие личные требования к совершенству распространялись и на окружающих. Если друг, или родственник, или Кэти вели себя так, что Чаттертону это представлялось ненормальным, или, как он полагал, что-то шло вразрез с его главными ценностями, он мог несколько дней не разговаривать с таким человеком. Как-то один из его друзей пообещал прийти к нему в девять утра, чтобы помочь сгрести листья, а вместо этого появился в полдень. Чаттертон отвернулся от него и не общался с ним целый месяц: «Он ненадежный, я не могу так жить. Надежность — прежде всего».
Они поженились во время похода с погружениями в районе Ки-Уэст. Несколько месяцев спустя Чаттертон получил сертификат инструктора подводного плавания с аквалангом. Теперь он считал себя готовым принять вызов «Андреа Дориа». Нэгл организовал пятидневный поход к этому знаменитому месту кораблекрушения, естественно, что Чаттертон принял в нем участие. Поход был историческим и принес несколько трофеев, достойных музея. «Дориа» была теперь в сердце Чаттертона. Он стал мечтать о продолжении исследований. На «Дориа» были места, которые не видел еще ни один ныряльщик, места, которые считались недоступными. Но что означало на самом деле слово «недоступные»?
В первые месяцы 1988 года Чаттертон начал готовиться к возвращению в район гибели «Дориа». Он спрашивал себя, что же так притягивает его в этих обломках. По мере приближения похода к «Дориа» он, как ему показалось, все понял. Место кораблекрушения было огромным хранилищем тайн. Некоторые из этих тайн можно было разгадать во время обследования конкретных предметов. Другие тайны корабельных обломков были менее осязаемыми. Это были тайны самого ныряльщика. Место кораблекрушения давало человеку безграничные возможности познать самого себя, если он этого действительно хотел. Он всегда может продвинуться дальше, копнуть глубже, найти места, которые никто не освоил. Для Чаттертона места кораблекрушений постоянно предоставляли новые возможности, даже самые простые из таких мест: например, возможность оказаться перед лицом проблемы, которую на самом деле стоит решать, а это было для него величайшим счастьем, это был акт, который наполнял его жизнь смыслом. Он стал говорить товарищам, что погружения к затонувшим кораблям имеют большое значение для поисков самого себя.
В течение следующих трех лет Чаттертон освоился на «Дориа». Он проникал в проходы между каютами третьего, второго и первого класса, что было прорывом, который много лет считался невозможным. Это увлечение было известно своим духом стяжательства, однако Чаттертон раздавал бесценные трофеи с «Дориа», спрашивая своих товарищей: «Сколько нужно человеку чашек?» Он завоевал репутацию одного из лучших ныряльщиков к затонувшим судам на Восточном побережье; некоторые говорили, что он может быть одним из лучших в мире. Однажды Нэгл сделал ему комплимент, сказав: «Когда ты помрешь, никто не найдет твое тело».
По мере того как Нэгл все круче входил в штопор алкоголизма и равнодушия, Чаттертон во многом управлял бизнесом своего друга, так что «Искатель» оставался на плаву. Он, казалось, постоянно был в хорошем настроении, был готов отпустить остроту и засмеяться своим раскатистым смехом. При этом же он был способен на жесткую реакцию, если задевали его принципы. Он терпеть не мог праздности и отсутствия морали в других и относился к ним в этом смысле с той же строгостью, что и к самому себе. И жалок был тот, кто переходил ему дорогу.