Нью-Йорк
Шрифт:
Он мог бы добавить пару слов об оскорблении музыки, актеров и остальной публики. Но ему хватило ума понять, что так отчасти и было задумано. Аристократы были выше музыки и не заботились о чувствах исполнителей и аудитории.
– Ты иди, – сказал он, – а я остаюсь.
И Роуз, возможно, тоже усомнилась бы в этом негласном правиле, не будь она предана миссис Астор.
Впрочем, они с Уильямом пришли к компромиссу. Роуз будет уходить перед самым концом и ждать в экипаже чуть дальше по улице, чтобы потом побыстрее убраться от менее просвещенных ездоков.
– У меня прямо кровь закипает, когда вспоминаю, как обращалось
Злодеем был молодой племянник миссис Астор. Он жил по соседству. Когда скончался его отец, он получил формальное право притязать на главенство и заявил, что миссис Астор – это отныне его жена, а Кэролайн должна удовольствоваться менее звучным титулом миссис Уильям Астор.
– Конечно, – сказала Роуз, – он отродясь не был джентльменом. Он даже писал исторические романы!
Так или иначе, миссис Астор вполне оправданно отказалась. Надо уважать возраст и репутацию. Молодой Астор вспылил, уехал в Англию и не вернулся. Он даже, сущий хамелеон, принял британское гражданство. По мнению Роуз, одно дело – выдать дочь замуж за английского аристократа, но совершенно другое – стать англичанином самому.
– Говорят, теперь он живет в замке, – заметила Хетти Мастер. Это была чистая правда. Он купил замок Хивер, что в графстве Кент, в котором прошли детские годы Анны Болейн. – Наверное, пишет там новый роман.
Но он все равно отомстил тетушке: превратил свой бывший нью-йоркский дом во второй отель и нарек «Асторией». Вскоре два отеля слились, образовав единый комплекс близ роскошной Аллеи павлинов. Роуз ни ногой туда не ступала.
– Миссис Астор заслуживает памятника! – подытожила она.
Наступила пауза.
– Говорят, она совсем выжила из ума, – сказала Хетти.
– Ей нездоровится, – признала Роуз.
– Ну а я слышала, что в маразме, – упрямо ответила та.
«Роллс-ройс» докатил до Сороковых. Старый резервуар ныне бездействовал, и на его месте строили великолепную публичную библиотеку. Вся семья знала, что именно там Фрэнк сделал предложение Хетти, и Роуз хранила почтительное молчание, пока Хетти провожала взглядом памятное место. Вскоре справа вырос собор Святого Патрика. Когда они достигли Пятидесятых, где возле особняков Вандербилтов выросли новые отели, Хетти заметила, что город прямо тянется к небесам.
– И как ты можешь жить тут рядом с этими отелями? – удивилась она.
– Мы живем на боковой улице, – ответила Роуз.
– Я знаю, – сказала Хетти. – Все равно…
По ее просьбе автомобиль устремился через Пятьдесят седьмую улицу на запад. Таким образом они миновали красивый концертный зал, финансировавшийся стальным магнатом мистером Карнеги. Новоявленные миллионеры не всегда отличались изысканностью, но, безусловно, умели поддерживать искусство.
– Я была на открытии, – напомнила Хетти. – Дирижировал сам Чайковский.
Вскоре после этого они достигли Центрального парка, все хорошевшего. «Дакота» обзавелась компанией, ее собратом и соседом стал более броский «Лангхэм». За парком высились и другие великолепные здания.
В вестибюле «Дакоты» уже ждала Лили де Шанталь. Годы пощадили ее, она сохранила красоту. Женщины обнялись и устроились на заднем сиденье, а Роуз перебралась на переднее место рядом с шофером.
– Сначала на Риверсайд-драйв, – велела Хетти.
Верхний Вест-Сайд был не столь фешенебелен, но по нему проходило много красивых улиц. На Вест-Энд-авеню разместились дома с просторными вестибюлями, великолепными изогнутыми лестницами,
– Вот оно! Вот что я хотела увидеть!
Перед ними, нельзя не признать, возник исключительный вид. Дом еще только достраивали. Его могучее основание заняло целый квартал и нависало над далеким Гудзоном.
Это было шато в стиле французского Ренессанса, сооруженное из известняка, с башенками и семьюдесятью пятью комнатами. По сравнению с ним даже крупнейшие особняки Пятой авеню казались буржуазными в силу их скученности. Его владельцу, мистеру Чарльзу Швабу, хватило ума и смелости понять, что величайшим достоянием города является вид на Гудзон, и он, полностью пренебрегши модой и действуя как истинный князь и мастер своего дела, возвел особняк там, где ему понравилось. Они – Вандербилты, Асторы, все до единого, за исключением, может быть, Пирпонта Моргана, – могли не понимать этого, но остались далеко позади. Его бывший босс и партнер Эндрю Карнеги высказался исчерпывающе: «Видели дворец Чарли? Мой по сравнению с ним – хибара».
Автомобиль на несколько минут остановился на въезде, чтобы все полюбовались. Роуз пришлось признать, что Вест-Сайд или нет, а повод для разговоров есть.
– Теперь, – объявила Хетти, – мы едем к Колумбийскому университету. – Она улыбнулась. – Навестим молодого мистера Келлера.
– Мистера Келлера? – У Роуз вытянулось лицо.
– Конечно же, милочка. Сына моего друга Теодора Келлера. Он ждет нас.
– О, – произнесла Роуз и погрузилась в раздумья.
Она не хотела видеть мистера Келлера из Колумбийского университета. Она вообще не хотела с ним знаться.
Поездка по Риверсайд-драйв удалась на славу. Они обогнали нескольких велосипедистов. В эти дни все стремились посетить величественный мавзолей, где упокоились Улисс Грант и его супруга.
– Я бы хотела взглянуть, – обронила Хетти.
Но они свернули на восток, проехали мимо огромного собора Иоанна Богослова и прибыли в кампус.
Колумбийский университет уже имел приличную историю. Возникнув в центре города в середине XVIII века как англиканский Королевский колледж, позже он сменил название, переехал ближе к окраине, а всего десять лет назад – еще раз, заняв отличный участок между Сто пятнадцатой улицей и Бродвеем. Кампус уже блистал; объемистый купол Нижней библиотеки поистине сделал бы честь Гарварду или Йелю.
Здесь, на месте, Роуз опробовала единственную уловку, какую смогла придумать.
– Я подожду вас в машине, – заявила она и знаком велела шоферу сопровождать старых леди. Но тщетно.
– Нет, дорогая, так не годится, – возразила Хетти. – Он знает, что это ты нас привезла. Это будет выглядеть ужасной грубостью.
И через несколько минут Роуз очутилась в приятном офисе, где хозяйничал спортивного вида человек лет тридцати, с темно-каштановой шевелюрой и ярко-синими глазами. Он выставил перед своим столом три кресла и был явно обрадован приходу гостей.