Нью-йоркская трилогия
Шрифт:
– Ну а дальше?
– Я боялся, что мои уловки однажды не сработают и меня сцапают, поэтому я бежал и бежал, даже когда в этом уже не было необходимости. Я провел в бегах целый год.
– Где же ты скрывался?
– Я же говорю, на юге. В теплых краях. Передвигался пешком, спал в парках, избегал людных мест. Ты себе не представляешь, какая это огромная страна. Два месяца я провел в пустыне. Одно время жил в шалаше по соседству с индейским племенем пуэбло. Совет старейшин разрешил мне поселиться на территории
– Сочиняешь.
– Я рассказываю свою историю, а верить или не верить – это уже твое дело. Думай что хочешь.
– Дальше.
– Однажды в штате Нью-Мексико я зашел в дорожную забегаловку. На стойке кто-то оставил газету. Так я узнал, что вышла моя книга.
– Ты был удивлен?
– Я бы употребил другое слово.
– Какое же?
– Раздосадован. Расстроен.
– Не понимаю.
– Я был раздосадован, потому что книга дрянь.
– Не автору судить о собственном творчестве.
– Дрянь, можешь мне поверить, как и все, что я написал.
– Отчего ж ты тогда ее не уничтожил?
– Я не мог от нее оторваться. Это, согласись, еще не делает ее хорошей. Ребенок не может оторваться от своих какашек, но это не повод устраивать над ними ритуальные пляски. Отправления организма – личное дело каждого.
– Тогда почему ты взял с Софи обещание показать мне твои рукописи?
– Чтобы ее ублажить. А то ты сам не знаешь! Это был невинный предлог, главной же целью было устроить ее личную жизнь.
– Тебе это удалось.
– Еще бы. Я ведь отправил ее не к первому встречному.
– Ну а рукописи?
– Я был уверен, что ты их выбросишь. Мне не могло прийти в голову, что кто-то воспримет их всерьез.
– Но книга вышла, и что же ты сделал?
– Вернулся в Нью-Йорк. Глупее не придумаешь. Я был выбит из равновесия и немного потерял голову. Эта книга заманила меня обратно, вернула на круги своя. Я уже не мог жить так, словно моих рукописей не существует.
– Я думал, что ты умер.
– А что тебе еще оставалось? Это только укрепило меня в мысли, что Квинн мне больше не помеха. Зато я столкнулся с худшей проблемой. Тогда-то я и написал тебе первое письмо.
– Ты поступил жестоко.
– Я был зол на тебя. Я хотел, чтобы ты страдал. Чтобы ты вместе со мной прошел через все круги ада. Я опустил письмо в почтовый ящик и тут же пожалел об этом.
– Но было уже поздно.
– Да. Поздно.
– И долго ты пробыл в Нью-Йорке?
– Не знаю. Месяцев шесть-восемь.
– На что же ты жил?
– Воровал.
– Ты не хочешь сказать мне правду?
– Я стараюсь, но не все можно рассказать.
– А чем еще ты там занимался?
– Наблюдал за тобой и твоей семьей. Недели три прожил под вашими окнами, ходил за тобой по пятам. Однажды мы столкнулись на улице нос к носу, но ты меня не узнал. Смотрел мне прямо в глаза – и не
– Ты это сейчас придумал.
– Я, наверно, сильно изменился.
– Нельзя измениться до неузнаваемости.
– Значит, можно. Считай, тебе повезло. Я был готов тебя убить. Во всяком случае, в голове роились кровожадные мысли.
– И что же тебя остановило?
– Я нашел в себе мужество уехать.
– Какое благородство!
– Я не оправдываюсь. Просто рассказываю, как это было.
– Ну и?
– Я снова вышел в море. У меня сохранилась карточка моряка, так что я без труда устроился на греческий сухогруз. Отвратное судно, жуткая команда – как раз то, что мне было нужно, я это заслужил. Индия, Япония – куда мы только не ходили, и за два года я ни разу не сошел на берег. Когда впереди показывался порт, я запирался в кабине. Я не хотел никого видеть, я был живой покойник.
– А в это время я готовился поведать миру историю твоей жизни.
– Ты взялся написать мою биографию?
– Представь себе.
– Это была бы большая ошибка.
– Можешь мне не говорить. Я сам к этому пришел, хоть и не сразу.
– Так вот, однажды мы бросили якорь в Бостоне, и я решил сойти на берег. За два года я скопил кучу денег – хватило бы не на один дом. С тех пор я здесь.
– Ты живешь под чужим именем.
– Шервуд Блэк, прошу любить и жаловать. Для внешнего мира я никто. Из дому не выхожу. Даже женщина, которая два раза в неделю приносит мне все необходимое, меня не видит. Я оставляю для нее на пороге записку и деньги – просто и удобно. За два года ты первый, с кем я разговариваю.
– Тебе никогда не кажется, что ты выжил из ума?
– Вероятно, со стороны это именно так и выглядит, но ты ошибаешься. Даже смешно тратить слова на подобные глупости. Просто у меня, в отличие от многих, другие запросы.
– Ты не находишь, что в этом доме несколько просторно для одного?
– Слишком просторно. С тех пор как я сюда въехал, выше первого этажа я ни разу не поднимайся.
– Зачем же ты его купил?
– Он стоил копейки. И потом, мне понравился адрес.
– Площадь Колумба? – Да.
– Не понимаю.
– Хороший знак. Вернуться в Америку, чтобы открыть для себя площадь имени Колумба. В этом есть своя логика.
– И здесь ты решил умереть.
– Да.
– В твоем первом письме был назван срок – семь лет. У тебя еще год в запасе.
– Я себе уже все доказал, нет смысла откладывать. Я устал. С меня хватит.
– Уж не затем ли ты меня позвал, чтобы я тебя отговорил?
– Ничего подобного. Мне от тебя ничего не нужно.
– Тогда зачем?
– Передать тебе кое-что. В какой-то момент я понял, что должен объясниться. Во всяком случае, попытаться. Я потратил почти полгода, чтобы изложить это на бумаге.