Нью-Йоркские ночи
Шрифт:
– В тот день, Хол, ты был в детской со мной и Сью. Мы с тобой играли в шахматы, а Сью читала, как всегда, одна.
И вдруг он вспомнил.
– Я… я почувствовал запах дыма, – запинаясь, проговорил он. – Но слишком поздно. Спасти дом было нельзя. Лестница уже занялась.
Холлидей прикрыл глаза. В темноте ему чудились алые языки пламени.
– Я выглянул за дверь, на лестницу, и подумал, что еще можно успеть. Пробежать через огонь.
– Но не с двоими сразу. Через огонь ты мог пронести только одну.
В
– Тебе пришлось выбирать, – холодно заметила Элои-за, и ему показалось, что в ярко-синих глазах горит огонь обвинения. – Ты мог спасти только одну из нас…
– Вы обе на меня смотрели, – закричал Холлидей. – Как будто понимали, какое мне надо принять решение.
– И как ты поступил, Хол? Он замотал головой:
– А что я мог сделать? Я должен был спасти хоть кого-нибудь… не важно кого. Я схватил Анну, потому что она была ближе.
Что-то в ее взгляде его остановило. Она подалась вперед, напряженно вслушиваясь в каждое слово.
– И ты поэтому спас ее, Хол, поэтому?
Ее взгляд ввинчивался ему в душу, из горла вырвало хриплый стон:
– Нет…
– Тогда скажи, почему?
– Потому что… – начал он.
Холлидей снова видел перед собой близнецов. Мансарда быстро заполнялась удушливым дымом, а его вдруг охватило невыносимое чувство вины. Он всегда, всегда предпочитал Элоизу! И сейчас вдруг понял: Элоиза давно им манипулирует, знает о его слабости и умело на ней играет, лишая сестру ее доли братской привязанности. Он схватил Анну и бросился вниз…
– Ты сумел проскочить сквозь огонь, Хол. Я видела, как ты бежал.
– Пол рухнул, и мы провалились на второй этаж. Анна поранилась. Я смог подняться и вынести ее на газон. Оставил ее и пошел за тобой.
Каким-то образом он умудрился пробраться к лестнице в мансарду.
– Ты лежала на полу без сознания, – прошептал он. – Я подхватил тебя и побежал через огонь. – Рассказывая, Холлидей снова почувствовал тяжесть ее маленького тела, мертвым грузом висевшего у него на руках. Вспомнил, как, едва стоя на ногах, выбрался из развалин дома на залитый солнечным светом газон.
Следующим воспоминанием была боль, когда отец сообщил ему, что Элоиза умерла. Боль и чувство вины.
Он поднял глаза на хрупкий призрак мертвой девочки и покачал головой:
– Мне жаль, Элоиза… Господи, как мне жаль… Я., я должен был спасти хотя бы одну.
Она молча смотрела на него, и в лице ее что-то менялось. Он больше не видел ни осуждения, ни презрения. Элоиза улыбалась.
– Хол, ты достаточно уже прожил с этим чувством вины. В тот день ты сделал все, что мог.
– Ты… – Холлидей протянул руку. – Ты прощаешь меня?
Элоиза подняла
– Хол, тут нечего прощать! Слова прозвучали как отпущение.
Она оторвалась от стены и заспешила к двери. Оглянулась.
– Прощай, Хол, – мягко произнесла девочка. Холлидей вскочил из-за стола и бросился к ней, обегая свой непомерно большой стол.
– Элоиза! – закричал он и увидел, как она толкнула дверь, услышал быстрый перестук шагов, но когда он выглянул, длинный пролет лестницы был уже пуст, она исчезла.
Холлидей долго, наверное несколько часов, сидел в кресле, разглядывая громадный дуб на стенном экране и перебирая в уме все, что рассказала ему Элоиза, все, что всплыло в памяти о событиях того страшного года. В конце концов он задремал, ему снились сны, а потом внезапно проснулся.
Была глубокая ночь. Холлидей снова решил сварить кофе. Занимаясь с кофеваркой, он выглянул в окно и заметил на площадке пожарной лестницы какой-то ворох. Встав коленями на диван-честерфилд, он поднял раму и, не веря глазам, разглядывал съежившуюся фигуру, закутанную в полиэтиленовую пленку большого пакета, которая служила весьма слабой защитой от проливного дождя.
Из-под пленки высунулась маленькая головка.
– Мистер Холлидей, – сонно произнес полудетский голос.
– Кейси? Господи, что ты здесь делаешь? Она села и потерла глаза.
– Меня выбросили из комнаты, где я жила, Хол, – объяснила она. – Мне некуда идти. Вот я и подумала, хоть от дождя спрячусь.
– Господи, но ведь там мороз!
– В пакете не холодно.
– Ты совсем промокла.
Девчонка пожала плечами, улыбнулась. С ее истощенного серого личика стекали струйки дождя.
– Зайди ко мне и обсохни. Ты можешь здесь переночевать. Он подал ей руку, втянул в комнату и захлопнул окно.
Дождь и ветер остались снаружи. Она подошла к камину, и стало видно, что на ней нет ни единой сухой ниточки.
– Кейси, у тебя нет другой одежды?
Она указала на пакет, где скрывался насквозь промокший сверток.
– Я дам тебе что-нибудь сухое. И полотенце.
Он принес из спальни рубашку Барни и свой старый пиджак. Пока она вытиралась перед камином, он отправился в ванну и сполоснул лицо, смывая с себя усталость и боль.
Когда Холлидей вернулся в комнату, Кейси, протянув руки к камину, притулилась на краешке честерфилда. Ей, должно быть, лет тринадцать-четырнадцать, подумал он. Но в этих, слишком больших для нее обносках, она выглядела лет на десять, не больше.
Холлидей налил ей кофе и уселся в кресло.
– Послушай, ты можешь переночевать в соседней комнате. Я работаю до девяти.
– Мне надо в восемь быть уже на работе в палатке, – отозвалась она.
– Завтра мы подыщем тебе жилье, о'кей?