Ню
Шрифт:
– Не москвич, значит.... А откуда он приехал, не помните?
– Откуда-то из Белоруссии.... Не знаю. Во всяком случае, учился он в Минске, в консерватории, а потом победил на каком-то престижном конкурсе исполнителей, и его пригласили в Москву. Они приехали вместе с матерью - она буквально жилаим одним. Организовывала ему концерты, пробивала гранты, и вытирала сопли.... Но, правда,... он того стоил....
Мы поговорили еще с полчаса - я мало что знала об окружении, и образе жизни покойного. Скандальным это окружение не было....
Выкурили по паре сигарет, а потом я поехала к свекрови. Физическое ее состояние опасений больше не вызывало, но... сын действительно был для
День неприятно начался, и закончился вполне отвратительно - ко мне домой явились родственники почившего супруга. Вернее - его гражданская жена, Альбина, прожившая с ним года три, и отправленная в почетную ссылку. Правда, ей повезло больше, чем мне - Ардынцев ее вполне обеспечил. Альбина получала регулярное содержание, и ни в чем не нуждалась. С нею был Виктор - брат покойного - старший, и, кажется, сводный. Я его очень недолюбливала еще со времен своего скоротечного замужества. Гости имели свои рассуждения, представления, пожелания, высказывались довольно пространно - но практической помощи в делах от них ждать не стоило. Я постаралась побыстрее закруглить визит.
Следующая неделя прошла для меня в тягучем мороке похорон, и связанных с ними официальных мероприятий.
Поминки на девятый день справляли в квартире Ардынцева. Присутствовали только я, Виктор, Альбина, и Елизавета Петровна. Официальное мероприятие с речами и панегириками было днем, в ресторане, а здесь собрались свои. Елизавета Петровна сочла момент подходящим, чтобы огласить завещание. Для меня его содержание новостью не являлось - наше юридическое агентство занималось оформлением завещания Ардынцева еще лет пять назад, когда ему исполнилось сорок, и он принялся по этому поводу подводить первые жизненные итоги. С присущими одному Ардынцеву размахом, пафосом и кипучей энергией.
Все нажитое непосильным трудом он именовал "Мое Наследие". И завещал это самое Наследие Фонду имени Ардынцева, для выплаты стипендий имени Ардынцева, проведения конкурсов имени Ардынцева, и вручения премий имени Ардынцева - особо одаренным музыкантам. Никаких личных выплат в завещании изначально предусмотрено не было - я с трудом уговорила его выделить содержание хотя бы для матери. Он не постеснялся во всеуслышание - и в ее присутствии - заявить, что мать умрет раньше, поэтому в таком содержании нет нужды. Я убедила его лишь тем, что пренебрежение сыновним долгом окажет плохое впечатление на поклонников и почитателей - он обязан и в смерти поддержать свое реноме заботливого и благодарного сына. Под эту тему была учреждена еще одна стипендия - имени его матери. На сем заботы о бренном и земном были закончены - ни сын, ни брат, ни жены - законная и гражданская, ни друзья и подруги - больше никто ничего не получил. Существовал еще детально разработанный документ о порядке создания и управления Фондом, но эту длинную и скучную бумагу Елизавета Петровна оглашать не стала. Суть ее состояла в том, что этим придется заниматься мне - Ардынцев счел меня вполне достойной, и профессионально подготовленной. Я тогда полагала, что мне - как и Елизавете Петровне - Ардынцева не пережить, поэтому протестовала не слишком.
Завещание было встречено поистине гробовым молчанием.
После ужина я попробовала еще раз уговорить свекровь переехать пока что ко мне - страшно было оставлять старуху в пустой квартире. Все эти дни она провела под надежным присмотром сиделки. Но сегодня пожелала остаться одна, и от сиделки категорически отказалась - сказала, что у нее есть срочные, важные, совершенно неотложные дела, и что она чувствует
На следующий день я ей звонила раза три, выдумывая какие-то пустячные поводы. Она отвечала вполне бодро: занята, обедом ее домработница покормила, приходит много телеграмм с выражениями соболезнования, кто-то прислал цветы. Мы договорились, что назавтра к ней приедут две девушки - помочь с разборкой и описью Наследия - часть нужно было отправить в архив, что-то передать музеям. Кое-что можно было оценить и выставить на аукцион - согласно распоряжению по созданию Фонда.
Девушки приехали к девяти часам. Долго и безрезультатно звонили в дверь. Никому ничего не сказав, вернулись на работу, где я и застала - ближе к обеду - одну из них. Обругав глупых девчонок, я принялась названивать свекрови. Потом поехала к ней домой - звонила и стучала в дверь, переполошив всех соседей. Потом вызывала МЧС - взломать замки. Потом - "Скорую" - вдруг еще можно чем-то помочь? Потом - звонила Новицкому,... потому что помочь ничем уже было нельзя,... а в квартире явно видны следы бессмысленно злобного вторжения - разбросанные книги, разодранные ноты,... сброшенные с рояля на пол, растоптанные фотографии... белые полосы - следы от колец на худых старческих пальцах. Опухшие ревматические суставы облиты массажным маслом - бутылочка валяется рядом - и один палец сломан....
Следователя на месте не было, его искали, потом он ехал откуда-то с края света. А я сидела на лестнице, привалившись гудящей башкой к балясинам перил.... Пролетом ниже - топтались и курили, переговаривались тихими хриплыми голосами МЧСники.
Новицкий приехал - серый, осунувшийся и злой. Осматривал место происшествия, привлекал к осмотру еще кого-то - с чемоданчиками. Ждали "перевозку". К тому времени, когда уже можно было ехать - нет, не домой, а на допрос в кабинет следователя - я не могла встать с чертовых ступенек.... Новицкий довел меня до своей машины. Туда же втиснулись товарищи с чемоданчиками....
Допрос едва начался, и следователь только успел сунуть мне в руки кружку чая, крепкого до горечи - а сахар кончился - как кто-то пинком распахнул дверь, и что-то гаркнул, и Новицкого будто ветром вынесло из кабинета. Он унесся по коридору, шлепая своими растоптанными лаптями, выкрикивая на ходу какие-то указания. Темно-серые кителя веером разлетались от него во все стороны, коридор мигом опустел и затих. Явился мрачный дежурный, попросил выйти и подождать рядом с дверью, на недоломаном фанерном кресле с откидным скрипучим сиденьем.
Потом пришли еще какие-то серые товарищи, из стеклянной каптерки послышались голоса: "Новицкий... подозреваемая... допрос... бабку того композитора... задержание...". И меня задержали. Посадили в вонючую камеру с голой, окованной железными полосами деревянной лавкой. " Нары.... Это называется - нары.... Я попала на нары.... От сумы да от тюрьмы... вот уж воистину...". На этих самых нарах я проспала до утра, как сурок.
Утром приехали ребята из нашего юридического агентства. Прятали глаза и обещали предпринять все возможное....
Чуть позже явилась Алевтина Петровна - бывшая соседка по коммуналке. Из чего я сделала вывод, что слухи о моем аресте распространяются по Москве со скоростью звука. Со своей пенсии - в полновесные шестьсот рублей - она купила и принесла мне пачку "Космоса", зубную щетку, пасту "Мойдодыр", и "Земляничное" мыло. Притащила потертое, линялое, чистенькое полотенчико. Алюминиевую ложку, и кружку, которую я помнила с детских лет - в ней Алевтина Петровна пекла на Пасху похожий на грибок кулич, ... А сына Алевтины Петровны я, между прочим, однажды сдала на пятнадцать суток за пьяный дебош.... И от самой Алевтины Петровны тогда - имела, что слушать....