Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)
Шрифт:
Мы уже знаем, как любила малютка Рози свою маменьку, своего дядю Джеймса Бинни, а теперь своего папочку (так она нежно звала Томаса Ньюкома). Оба джентльмена, без сомнения, всей душой отвечали на ее привязанность, и, не будь они столь благородны и простодушны, можно было бы только удивляться, как эти добряки не приревновали ее друг к другу. Однако такого чувства они не питали; по крайней мере, ничто не мешало их давней дружбе; Клайв был для обоих сыном, и каждый из них довольствовался своей долей любви этой улыбчивой малютки.
Скажем прямо, маленькая миссис Клайв всегда очень привязывалась к тем, кто находился поблизости, была уступчива, послушна, весела, резва, мила и всем довольна.
Своих старичков она ублажала песенками, улыбками, милыми
Расставаясь с маменькой, она не выказала особого огорчения, и полковая дама впоследствии жаловалась знакомым на такую бесчувственность дочери. Возможно, у Рози были свои причины не очень жалеть о разлуке с матерью; зато уж, наверно, она пролила слезу, прощаясь с нашим милым стариком Джеймсом Бинни? Ничуть не бывало. Голос старика дрогнул, ее же — нисколько. Она чмокнула его в щеку, такая сияющая, румяная и счастливая; села в вагон с мужем и свекром и укатила из Брюсселя, оставив бедного дядюшку в грусти и печали. Наши дамы почему-то утверждали, будто у малютки Рози совсем нет сердца. Дамы часто высказывают подобное суждение о молодых женах своих друзей. Должен добавить (и спешу это сделать, пока мистера Клайва Ньюкома нет в Англии, иначе бы я не решился на такое признание), что иные мужчины разделяли мнение дам относительно миссис Клайв. Например, капитаны Гоби и Хоби считают, что она бессовестно обошлась с последним — всячески поощряла его, а потом пренебрегла им, когда Клайв сделал ей предложение.
Но ведь Рози в то время еще не имела своей воли. Добрая и послушная девочка, она должна была всецело повиноваться милой маменьке. Как же ей еще было выказать свое добродушие и покорность, если не безропотным подчинением матери? И вот она по приказу многоопытной полковой дамы рассталась с Бобби Хоби и вернулась в Англию, чтобы поселиться в роскошном особняке, быть представленной ко двору и наслаждаться житейскими благами в обществе красивого молодого мужа и доброго свекра. Стоит ли дивиться, что она без особой грусти простилась с дядей Джеймсом? Этим и старался утешить себя старик, возвратившись в опустелый дом, где она еще недавно танцевала, смеялась и щебетала; и он поглядывал на ее стул, на трюмо, так часто отражавшее ее милое, свежее личико, — на это огромное бесстрастное стекло, чья сияющая гладь сейчас являла его взору только тюрбан с гроздьями локончиков и решительную улыбку нашей пышной и стареющей полковой дамы.
Расставшись с дядюшкой на Брюссельском вокзале, Рози уже никогда больше не увиделась с ним. Он попал под опеку своей сестры, от которой его избавил только приход Старухи с косой. Он встретил ее с философским спокойствием; сердито отверг все утешения, какие счел уместным предложить ему в смертный час супруг его племянницы Джози, преподобный Макзоб, и еще высказал при этом некоторые суждения, повергшие в ужас этого служителя церкви. И поскольку дядя завещал миссис Мак-зоб всего лишь пятьсот фунтов, да еще сестре своей полторы тысячи, остальные же деньги отписал любимой племяннице Рози Маккензи, ныне Рози Ньюком, будем надеяться, что пастор, оскорбленный несправедливостью, проявленной к его жене, его третьей молодой жене, бесценной Джози, а также помнивший, с каким раздражением покойник всегда слушал его проповеди, будем, повторяю, надеяться, что его преподобие ошибся, определяя нынешнее местопребывание души мистера Бинни, и что на небе и для старого Джеймса сыщется пристанище, в которое не проник еще умственный взор доктора Макзоба. Подумайте сами, господа! Ведь редкая неделя обходится без того, чтобы в небесах не обнаружили какой-нибудь новой кометы или звезды, смутно мерцающей из неведомых далей и только сейчас открывшейся людям, хоть она и горит веки вечные. Судем же надеяться, что сияют где-то высшие истины и существует обитель
Известие о смерти Джеймса куда больше, по-моему, потрясло полковника и его сына, нежели Рози, чьей отменной выдержкой восхищался добряк Томас Ньюком, когда миссис Пежденнис, решив, что жена моего друга нуждается в участии и поддержке, отправилась к ней с визитом в обществе своего супруга.
— В нынешнем году нам, конечно, уже нельзя будет устраивать приемы! вздыхала Рози. Ей было очень к лицу ее траурное платье. Клайв, тот с обычной своей сердечностью высказал много прочувствованных и добрых слов об усопшем их друге. Так же нежно и с искренней болью вспоминал его Томас Ньюком.
— Но поглядите, — говорит он, — как, движимая чувством долга, наша малютка прячет свое горе! Она очень страдает, но не показывает вида. Я знаю, она грустит потихоньку. Но стоит мне к ней обратиться, и она уже улыбается.
— Мне кажется, — сказала Лора, когда мы вернулись домой, — что в этом браке всю нежность и заботливость взял на себя полковник, а Клайв… Бедный Клайв! Хотя он очень благородно и искренне говорил про мистера Бинни, по-моему, не одна лишь кончина старого друга так печалит его.
А бедный Клайв милостью жены превратился тем временем в богатого Клайва; эта маленькая леди получила после смерти своего доброго дядюшки весьма значительное состояние. Еще в самом начале нашей повести говорилось о небольшой сумме, приносившей сто фунтов годового дохода, которую полковник положил на имя сына, когда отправил его в Англию. Эту маленькую сумму мистер Клайв перед свадьбой записал на жену — другой собственности у него не было: ибо акции знаменитой Компании были переданы в его владение лишь формально, когда он после свадьбы вернулся в Лондон и стал по настойчивой просьбе родителя никчемнейшим из всех директоров Бунделкундского банка. Однако теперь миссис Ньюком была обладательницей не только бунделкундских акций, но также банковских вкладов и акций Ост-Индской компании, так что Клайв, от лица жены, заседал на собраниях пайщиков этой прославленной компании и участвовал в выборах ее директоров. Миссис Клайв сделалась важной персоной. Она ходила с высоко поднятой головой и держалась с апломбом, над чем кое-кто из нас порядком потешался. Ф. Б. почтительно склонил перед ней свою голову; он бегал по ее порученьям и удостаивался приглашения на обед. Он снова повеселел.
— Тучи, грозившие закрыть солнце Ньюкомов, — говорил Бейхем, "скрылись бесследно в пучине морской" благодаря щедрому завещанию Джеймса Бинни.
Став акционером Ост-Индской компании, Клайв мог участвовать в выборах ее директоров, а кто же больше подходил на этот пост, чем Томас Ньюком, эсквайр, кавалер ордена Бани, много лет с почетом прослуживший в Бенгальской армии? Еще совсем недавно попасть в директоры Ост-Индской компании было заветной мечтой всякого джентльмена, вернувшегося из Индии. Полковник Ньюком не раз подумывал предложить себя в кандидаты, и сейчас он внес свое имя в списки и публично объявил о своем намерении. Его шансы увеличивало то обстоятельство, что он участвовал в руководстве Бунделкундским банком; среди пайщиков которого было немало акционеров Ост-Индской компании. Присутствие директора Б. Б. К. в совете дельцов на Леденхолл-стрит, разумеется, весьма укрепило бы позицию представляемого им товарищества. Итак, Томас Ньюком подал свои бумаги, и кандидатура его была встречена довольно благожелательно.
Но вскоре на поле боя появилась другая фигура — некий отставной стряпчий из Бомбея с солидной репутацией и большими деньгами; его сторонников возглавляли представители банкирского дома "Братья Хобсон и Ньюком", имевшие огромное влияние в правлении Ост-Индской компании: они вели с ней дела уже в течение полувека, причем имя почтенной старой дамы, основавшей это семейство или, во всяком случае, упрочившей его положение, отмечено было в списках акционеров тремя звездочками, перешедшими по наследству к ее сыну, сэру Брайену, а затем внуку — сэру Барнсу.