Нюрочка

Чарская Лидия Алексеевна

— Мы, извольте видеть, ваше высокородие, торгуем помаленечку… То есть, опять-таки по какой части пустить… Наша статья особенная-с… И то сказать надо, так штобы это-с вполне можно на барыш завсегда-с надеяться… А опять-таки… значит…

— Что вы предпочитаете — вишневку или смородинную? — смотря своими искрящимися юмором глазами прямо в зрачки его жены, спрашивал адъютант.

— Вишневку! — тянула размякшим голосом та, довольная и своим соседом, и папашиной вечеринкой.

А Нюрочка алела, как роза. Около неё сидел Строевич и чистил для неё собственноручно

кильку, при чем так выворачивал свои тонкие, гибкие, нежные пальцы, что они казались восхищенной Нюрочке не пальцами, а какими-то розовыми конфетами. И от пальцев-конфет пахло peau d’Espage, приятно щекотавшим обоняние Нюрочки.

«А от Феди-то как луком несло!» — почему-то внезапно вспомнила Нюрочка, и что-то кольнуло ее в сильно бьющееся сердечко.

Между тем Строевич очистил кильку, и налив вина себе и Нюрочке, шепнул значительно:

— Я пью за здоровье того, кто любит кого.

Бросив обжигающий взор на Нюрочку, он духом осушил бокал.

В туже минуту послышались звуки аристона. Нижний чин Петушков, исполняющий денщицкие обязанности при Кузьме Демьяныче, энергично завертел ручку аристона, выигрывавшего пресловутый мотив «Стрелочка».

Молодежь встрепенулась и повскакала со своих мест. В одно мгновение тяжелые столы были сдвинуты к стенке, стулья также, и таким образом получилось место для танцев.

«Три девицы шли гулять, шли гулять, шли гулять», — пронзительно высвистывал аристон при участии Петушкова. Офицеры, а вслед за ними фельдшеры и писари (по желанию начальства) приглашали девиц. Девицы жеманились, поводили боками, но все-таки шли становиться в пары, на кадриль, предупреждая кавалеров «дирижировать по-русски».

Первую фигуру начал дирижировать Строевич, танцевавший с Нюрочкой, но на второй фигуре спутался, перейдя на французский язык, и передал дирижерство писарю-щеголю, обладателю не совсем гармоничной фамилии — Шлепкин.

И Шлепкин оказался на высоте своего призвания: он топал ногами, выворачивал руки барышням, делая balanc'e, и так энергично кружил свою даму, что с успехом можно было сосчитать у той количество надетых юбок. При этом он визгливо выкрикивал тенорком:

— Кавалеры, наступай! Кавалеры, в бок! Кавалеры, фертом!. Ассаже силь-ву-плюй. Барышни, кружить… Барышни, цепочку… Барышни, в пристяжку!

И опять ассаже, фертом, силь-ву-плюй, в пристяжку!

— Молодчина Шлепкин! Жарь вовсю! — подбадривает, «эскадронный», танцевавший визави с самой мамашей Люлюевой, слегка посапывавшей от удовольствия и усталости.

И окончательно озверевший Шлепкии орал еще исступленнее:

— Барышни, вперед! Барышни, в приступку! Барышни, винегрет. Плисе веером. В закрутку силь-ву-плюй!

Федя танцевал с одной из рыженьких причетниц и бросал сияющие взгляды на Нюрочку. Он гордился вниманием офицера к его невесте и старался в тоже время всеми силами обратить на себя её внимание. Для того он, когда Шлепкин, дирижировал: «кавалеры, вперед», подлетал к Нюрочке фертом и отлетал от неё в присядку задом, по направлению к своей даме — рыженькой причетнице, оберегавшей от него всеми силами

свои пышные оборки.

«Стрелочек» сменился «Березой» при благосклонном участии того же Петушкова.

Шлепкин, охрипший после четвертой фигуры, изрекал теперь каким-то зловещим шепотом:

— Цепку… Цепку разорвать… Дам в бочонок. Кавалеры, запри… Кавалеры, разомкнись. Дамы, веночек… Дамы, корзинку… Ка-чай!

Несколько минут слышалось только усиленное топанье ног и бряцание шпор. Потом раздался визг, хохот. Дам, запертых в кружок кавалерами, придавили. Они приятно взвизгивали и не менее приятно смеялись.

Чье-то дыхание обожгло шейку Нюрочки.

— Леденчик мой! — послышался сладкий голос Феди, трепаного, красного, с замаслившимися глазами.

От Феди пахло по-прежнему луком, но к этому запаху присоединился еще спиртной, так как Федя усердно прикладывался к продукту казенного производства в антрактах между фигурами. И Нюрочке вдруг стало неприятно присутствие Феди, и запах водки, и сладкий комплимент, которым он, вместе с этим запахом, наградил разгоряченную танцем Нюрочку.

После кадрили следовала венгерка. Аристон венгерки не играл и поэтому её мотив заменили полькой Фолишон, имевшейся в репертуаре аристона.

Нюрочка не танцевала венгерки и поэтому, пока её подруги притоптывали каблуками в объятиях кавалеров, Нюрочка сидела между комодом и сундуком, куда ее увел Строевич, и обмахивалась платочком.

Радостное настроение охватило Нюрочку. Проходя в свой уголок, она мельком заглянула в зеркало и зеркало отразило разрумянившееся личико с синими, искрящимися глазками. И Нюрочка почувствовала, что она прелесть. Впрочем, и не одна Нюрочка почувствовала это. Корнет Строевич, очевидно, разделял мнение Нюрочки. По крайней мере, его влюбленные глаза красноречиво говорили это синим глазкам Нюрочки. И не одни влюбленные глаза корнета Строевича обладали красноречием: губы его шептали близко-близко у розового ушка его дамы:

— Какая вы хорошенькая, Нюрочка! Вы прелесть какая хорошенькая! Вы лучше всех, решительно лучше всех, милая, милая Нюрочка! Хотите вальсировать со мной под польку Фолишон?

И Нюрочка шла вальсировать, в то время как другие пары с неподражаемым ухарством откалывали венгерку. И Строевич ближе, чем следовало, прижимал к себе свою даму, так что золотые шнуры его венгерки приятно холодили разгоревшуюся щечку Нюрочки, а блестящий ментик игриво ударял ее по носику. И сердце Нюрочки подпрыгивало в такт веселой польки…

IV

Бал был в полном разгаре.

Число бутылок на столах значительно уменьшилось. Офицеры, с разрешения дам, отстегнули верхние шнуры венгерок. Лица дам напоминали теперь корольки самого лучшего качества.

Дирижер Шлепкин окончательно выбился из сил и с надорванным голосом сидел у двери и дико вращал глазами.

Теперь дирижировал Федя, танцевавший с Нюрочкой.

В промежутках между фигурами он по-прежнему подкреплялся незаметным для