o bdf4013bc3250c39

User

сумку из автобуса. Осмотрелся. Так, все в порядке. Работают. И поспешил к

покосившемуся вагончику, где бывший алкоголик Порфирьич, глубокий

6

старик в засаленном пиджаке и с неизменной потухшей папироской в зубах, сосредоточенно пересчитывал бутылки и тыкал грязным пальцем с

обгрызенным ногтем в потертый калькулятор. Потом, вынув из-за пазухи

толстую пачку бумажек, старик отсчитал, сколько положено, и протянул

деньги пожилому потрепанному мужику.

«Бывшим»

Порфирьича называли не только за глаза. Он и сам откровенно

признавался каждому, что прежде, еще лет десять назад, ужасно и запойно

пил, но потом вдруг как-то враз сумел завязать и с тех пор, по его словам, не

брал в рот ни капли. Даже по праздникам. Говорил он это охотно, каждому

клиенту, словно ждал: а не попросит ли кто-нибудь рассказать об этом его

секрете. И тогда, конечно, он подробно и обстоятельно, с доскональным

описанием конкретных случаев и тончайших нюансов симптоматики,

сердобольно расскажет о своем личном опыте. Текст этой лекции давно был

им сочинен, нацарапан на тетрадном листочке и заучен наизусть. Более того, на разные случаи жизни в голове Порфирьича хранилось несколько

вариантов лекции – для запойных, пропащих алкашей, для начинающих, для

решивших завязать. Но главным коньком каждой лекции, ее сутью и

квинтэссенцией была финальная ее фраза: «Алконавты не наследуют

царствия Божия!» Где, когда он услышал эту фразу – было, наверное,

неизвестно даже ему самому, однако убийственность и неоспоримость ее, да

еще после такой содержательной лекции, должна была, он не сомневался, у

любого окончательно отбить пристрастие к бутылке. Но, на беду

Порфирьича, таких заинтересованных слушателей среди сдающих тару

почему-то не находилось, и старик каждый раз, поглядев в глаза очередному

клиенту или клиентке, увидев их потухшие взгляды и трясущиеся руки, с

грустью наблюдал, как люди алчно пересчитывают деньги, попутно

производя несложный арифметический расчет, и удрученно вздыхал: «Не

наследуют, не наследуют …»

7

Еще издалека завидев знакомого мужчину, своего давнего и постоянного

клиента, Порфирьич приветливо помахал рукой и заведомо приготовил

большой пустой ящик, поставив его перед собой. Добряков опустил сумку

перед стариком и выдохнул:

– Здорово, Порфирьич!

– Привет, - кивнул старик. – Сосчитаем? – и принялся вынимать из сумки

изумрудно сверкающие на ярком солнце бутылки.

– Ты верен себе, - осклабился Порфирьич, составив бутылки в ящик. –

Берешь по-крупному. А то приносят по три, по четыре штуки, не успевают

получить гроши,

как тут же бегут пропивать их. Эх, хороши наследнички, -

опять вспомнил старик свою несостоявшуюся лекцию. – Не наследуют они,

понимаешь, не наследуют…

– Слышь, Порфирьич, ты того… давай после поговорим, - отказываясь

понимать приемщика, перебил его Добряков: воздействие алкоголя

проходило, к груди подступало знакомая тяжесть. – Ты дай мне бабло, а

поговорим потом. Я вот до киоска добегу, - ткнул он рукой в сторону, -

вернусь, и поговорим.

– А послушаешь меня? – взыграла в старике надежда.

– Послушаю, - нетерпеливо отмахнулся Добряков, – куда ж я без тебя?

– Ну, смотри, вертайся. Я по секрету тебе одному такое расскажу… Никому не

довелось говорить, а тебе, так и быть, расскажу. Уж очень жалко мне тебя…

«И этот жалеть взялся!» – чертыхнулся Добряков, пересчитал деньги и,

свернув за угол, зашагал к пивному ларьку, где постоянно слонялись

завсегдатаи порфирьичевой приемки. Кивнув двум-трем знакомым, он встал в

очередь, а когда она подошла, попросил две бутылки холодненького. До дома

хватит.

8

«Ах, да, Порфирьич же навязался!» – вспомнил Добряков. Обижать деда не

хотелось, и он и купил еще одну бутылку. Свернул сумку, запихал ее в

карман, две бутылки зажал в левой подмышке, а третью, вынув зажигалку,

откупорил сноровистым, заученным движением. Опрокинув на ходу пол-

литра и заметно взбодрившись, он вернулся к старику. Дед уже поджидал его.

Обмахнул запылившуюся лавочку грязным полотенцем, уселся с одного

конца, жестом приглашая Добрякова присоседиться. Тот плюхнулся на

скамью, откупорил вторую бутылку, глотнул из горлышка, сладко отрыгнул и, закурив, бросил:

– Ну, чего там у тебя, Порфирьич?

– У тебя время-то есть? – мягко поинтересовался старик.

– Да есть пока.

– Вот скажи мне, зачем ты выпиваешь?
– осторожно, издалека завел старик.

Добряков даже поперхнулся, окатив Порфирьича кислой пеной.

– Ну, ты даешь, дед! – усмехнулся он: алкоголь живительно растекся по

сосудам, в голове прояснилось, тянуло общаться. – А сам-то зачем всю жизнь

пил? Ведь бросил-то без году неделя…

– Не неделя, не неделя, что ты! – испуганно замахал руками Порфирьич. –

Счет веду точный, струпулезный, как говорится! В прошлом месяце минуло

одиннадцать лет, как в рот не беру.

– Сам ты «струпулезный»! – захохотал Добряков и похлопал деда по плечу. –

Вон, весь опаршивел, на человека не похож!