О Борисе. И — не только…

Шевченко Анатолий

Вышли на лед, размялись, стали в звенья. А я все искоса на этого «залетного» поглядываю. Ну, ещё бы: его, впрочем, как и меня, американская пресса отметила по клубным встречам на знаменитом турне. Так как он в деле?

Заиграли. Батюшки-светы! Действительно, Борис обладал неординарной техникой и виртуозным катанием. Да ведь и характер какой… Настырно-силовой! На площадке сразу чуть чего, и тут же в «пятак» норовит «вмазать». Ну, не наглец ли?! И все же — это вторичное. Главное — потрясающая техника игры. Клюшкой владел просто мастерски. Как будто она являлась органичным продолжением рук. Шайбу через конек лихо закручивал, да с разворота, без подготовки… Ну просто непонятно, когда и по какой траектории она полетит. Вот вам и фрукт из казахской глубинки! Без всякой цээсковской школы он к армейскому клубу подходил по всем параметрам — под знаменитый постулат Тарасова: «Мне нужны игровые бандиты». В те времена

жупелом жесткого хоккея являлись канадские спортсмены. И понятно, что силе, дракам у бортов и на «пятачке» можно (и нужно!) противопоставлять нечто подобное. На «линию огня» выдвигались те, кто наряду с высоким мастерством успешно владели приемами рукопашного боя. Хоккеисты, которые не испугаются канадцев, не побоятся любой борьбы. И которые могут за себя постоять на поле. При этом будут делать то, что они хотят, а не то, что им предложит противник. Причем, по непоколебимому мнению Анатолия Владимировича, спортсмен обязан быть самолюбивым, с характером, может быть, даже со сложным. Тарасов считал, что неординарная личность в жизни — неординарна и на поле. Молодость при этом для прославленного тренера отрицательным критерием не была. Таких людей он относил к категории «личность». Любой игрок мог творить все, что угодно. Потому что, поймите, хоккей — это не схема нарисованная. «Ты — поехал туда. А ты здесь перекрой путь, центр закрой, сейчас вот приедут». А если не приедут? То будешь стоять, как баран? Хоккей — динамика, причем не всегда предсказуемая.

Создание сильного звена требует присутствия трех факторов. Во-первых, наличия хоккеистов, которые понимают игру в целом. Во-вторых, чувствуют друг друга. И, наконец, отличаются определенной техникой катания и владения клюшкой и шайбой. Это и есть тарасовский хоккей. Вот у Бориса как раз всё и присутствовало в полном объеме. Та же техника владения клюшкой — поразительна, необъяснимо фантастическая. Я даже не помню, когда, выходя один на один, он не забивал гол. Против него вратарям очень сложно приходилось играть. Все непредсказуемо! Такое ощущение, что он сам не знал, что делает. А если он не знает, что будет делать, то голкипер тем более не в состоянии догадаться…

Анатолий Владимирович Тарасов оценивал ситуацию в развитии. «Хоккеист, например, не пошел обыгрывать защитника, а рванулся в угол. Это — просто. В угол тебя запускают, поскольку оттуда голы не забиваются. Голы забиваются с ближнего и дальнего «пятака». Куда не пускают. Вот вы туда и рвитесь!».

Конечно, в игре всякое бывает. И когда ты ушел в угол вместо попытки переиграть защитника, от главного тренера не услышишь никакого мата, никакого оскорбления. Тарасов находил совсем иное, тонко-язвительное: «Молодой человек! Вы сейчас — предсказуемы. Вы читались, как открытая книга. У вас не было ни ума, ни хитрости. Все трибуны видели, что вы собирались сделать. Вами стали управлять. Вас пустили в угол — вы туда и поехали. У вас нет импровизации. Вы — предсказуемы. Вам пирожками торговать на вокзале, а не в хоккей играть».

Александров же в углы особо-то не лазил. Его цель — броски по воротам соперника. Поэтому Борька шел в обводку. В жесткую. Да, его могли и ударить, и даже травмы нанести. Ну и что?! Он играл в хоккей, не имитируя игру, а отдаваясь ей душой и телом. Единственное, конечно, требование у Тарасова — когда ты идешь в обводку и теряешь шайбу, то ты её и отнимаешь.

Используя свои сильные индивидуальные качества, Борис оставался при этом игроком командным. Мог идти в одного, в двух противников, в обводку, и уже (третьим глазом, что ли?!) видел, что перспектива будет у партнера. И он обязательно играет на него! Александров действовал по ситуации и на предвидении. Его рывки — непредсказуемы, пасы — толковые, броски — неожиданные. А уж как по-змеиному он проскальзывал сквозь оборону — это нужно было видеть воочию. Словом, рвался туда, где забивают голы. Я это знаю по себе, поскольку играл не только с ним в одной команде, одном звене, но и против него. Кстати, я затрудняюсь ответить, кто на поле меньше доставлял хлопот сопернику, Харламов или Александров. Да, Харламов блистал виртуозной отточенностью. Борис же опасен другим — своей дерзостью, бескомпромиссностью. У Валерия не было такого. Он хитрое что-то творил, тонкое… Борис же — как боевая машина пехоты. Если она пошла, то пошла. Вот здесь надо следить за ним. За разными штучками клюшкой, шайбой и коньками, силовым напором. Стартовая скорость мощная. Показывает, что вроде бы в угол уходит. Ногами и руками показывает! А уходит… в центр! И сразу, без промедления, неожиданный бросок. Причем щелчок-то приличный. Ведь практически каждый день набивали руки бросками шайбы. Летом, к примеру, за тренировку с фанеры «стреляли» шайбой по 500-1000 раз…

ТАЙМ-АУТ!

Остановись,

время! Но запомните: это время — для официального протокола.

Лаконичное.

Констатирующее.

Категоричное.

И не всегда со стороны понятное. «Играем по варианту… И точка!».

Как бабочку на огонек манит нас вот эта неизвестность зазеркалья. Мы, сидя на трибунах, видим, что в сгруппировавшейся вокруг главного тренера команде происходит нечто. На наших глазах ломают характеры и подходы, требуют жертвенности и максимального риска, посылают, как в последний бой.

К сожалению, мы не слышим фраз. Однако ж как выразительны мимика и жесты…

Так давайте приблизимся и заглянем в таинство зазеркалья!

Ну, что? Рискнем?

***

Бари Алехандрову везло с рождения. Именно он, а не его сестра, стал любимчиком семьи. Всё дозволялось. Возможно, оттого, что Хромой Черт увидел в рождении сына некий знак или сокрытый от всех смысл. Ведь в мясорубке войны Алехандров-старший жизни не лишился, хотя оставил стопу на операционном столе фронтового госпиталя. С ночными болями и последующими операциями научился бороться по традиционной привычке всех фронтовиков: «наркомовские сто граммов». Норму правда, увеличил до скандально-бытовой.

Год за годом схема жизни одна: работа, дом, плотный ужин с возлиянием. Летними вечерами, в праздники и в выходные дни расслабление во дворе с теми, кто хлебнул лиха. Крепкие на обороты споры, героические воспоминания и… И, конечно, «добавления». А утром все сначала…

Так вот, появление на свет горластой крохи и способствовало формированию сверхзадачи: из сына должен вырасти… Ну некто! Ну тот, кто «выше всех и дальше всех»! Этому впоследствии и было все посвящено. Глава семейства в отношении детей придерживался строгости. По-своему справедлив. И самое главное — неотступен. Бари на некоторых выпуклых частях своего тела временами очень отчетливо ощущал эту самую неотступность. Те же двойки приводили Алехандрова-старшего в ярость. Но, если честно, школа для Бари являлась не элементом обязательности в открытии и познании мира. Учеба, уроки, пионерские сборы — как крепостная повинность. Другое дело — двор. Любимый и желанный! Летом — футбол до изнеможения, зимой — хоккей до глубокой ночи с драчками и подначиваниями.

Причем ярым сторонником спортивных увлечений выступал как раз-таки Алехандров-старший. Он неустанно таскал (ещё карапузом!) Бари на футбольные матчи. А уж когда хоккей чумой обрушился на все мужское население Города, то Бари сначала невольно, а затем и с громадным желанием поддавался хитрым подмигиваниям своего отца.

— Ну так что? Завтра наши принимают карагандинцев. Морозец, правда, под тридцать. Пойдем? Игра будет ох какой…

Да какие там уроки?! Какой там мороз?! Хоккей вытеснил всё и всех! Он стал для Бари в его ребячьей жизни главным и единственным смыслом. Плевать было на успеваемость! Да и не стремился выйти в отличники тот, кто возжелал посвятить себя спорту без остатка. Тем более, что впереди всегда этаким ледоколом выступал Алехандров-старший — Хромой Черт. Так в минуты отчаяния и ругани звала его терпеливая, многострадальная супруга.

— Завтра отца приведешь, — тяжело вздыхала классная руководительница, рассматривая расцветший красными «неудами» дневник Бари. — А может, у матери время найдется?

Насупленный малый только шмыгал носом: «Как же… мать он приведет! Кому нужны эти причитания? Вот отец… Ну он задаст…».

И точно! Алехандров-старший, всегда любивший поорать, отыгрывался на Барькиной «класснухе» с блеском.

— Вы мне гарантируете, что из него Архимед выйдет?! — Так какого черта ему зубрить ваши теоремы и корпеть над задачами? А я из него сделаю лучшего хоккеиста Города! Он и в Столице играть ещё будет! Не надоедайте мне, фронтовику, вашим нытьем по поводу Барькиных «двоек». Я знаю, что ему нужно…

Далее — действия по устоявшейся схеме с «ременной передачей» отцовских наставлений нерадивому сыну. Ясно, доходчиво, быстро и просто!

Алехандров-старший фактически стал первым тренером. По большому счету, конечно, все его установки сводились к очень простой формуле: «играть всегда, везде и без устали». Опять же неуступчивым ледоколом он «прошелся» по комсомольским и ЖКО-шным инстанциям, и во дворе дома установили настоящую хоккейную «коробку» с деревянными бортами и воротами. То-то сколько гордости во взоре и в окриках… И вместе с тем Хромой Черт, не взирая на морозы и протез, лед заливал сам. Покрикивая на юных помощников, протаскивал из подвала шланг и горячей водой слой за слоем наращивал лед. Гомон, суета, визг… И ребячье нетерпение: «Ну, скорей, ну давайте играть! Шайба где?».