О человеках-анфибиях
Шрифт:
Сел Женька в полутемном пищеблоке за крайний столик, свободный от перевернутых вверх стальными ножками стульев, тетя Лена ему борща налила, кашу с котлетой положила и дала хлеба сколько хочешь. По Женькиной голове, остриженной в спецмашине, погладила и сказала: «Кушай, Женечка! Если довольствия лишат в воспитательных целях, ты у раздаточного окошка со двора стукни три раза, я тебе что-нибудь похавать и выкину!»
Наворачивает Женя за обе щеки, но слышится ему, будто кто-то скулит тихонько из темноты. Когда жует — не слышно, а как рот раскроет куснуть чего, так скулит! Замер он, перестал челюстями работать — точно, скулеж есть!
— Теть Лена! — крикнул
— Да не обращай внимания, Женя! — махнула рукой Елена Прекрасная, подавая компот. — Это прапорщица одна из второго взвода. Опять ей наряд дали вне очереди за отказ от боевого задания. Как мы уйдем, будет весь пищеблок мыть носовым платком. Да она не из-за этого воет! Ее, видишь ли, компота на месяц вперед лишили. С компотом у нас строго! На тебя на седни компот выписан, а на завтра и не угадать, милок… Как откажут тебе в компоте, даже не проси, ничем помочь не смогу!
— А как хоть эту прапорщицу зовут?
— Да как тебя, — Женькой! Тут почти всех с вашего года Женьками зовут. И вообще будь проще, зови всех Женьками — не ошибешься!
Ушла Елена Прекрасная обратно на кухню, а Женя наш шепотом стал вызывать: «Жень, а Жень! Ползи сюда! Глянь-ка, у меня компот есть!» Уж очень ему любопытно стало, что там за Женька из-под стола выползет.
Смотрит, приползла! Глаза огромные, синие… Губы пунцовые, как карамель «Барбарис»… Стрижечка коротенькая типа «Я тоже каталась в спецмашине»… На худеньких плечиках кителек с непонятными нашивками… Потянулась жадно к компоту ручонками, осушила стакан в два глотка, зыркнула на онемевшего Женьку глазищами, окончательно добив, и по-пластунски скрылась в темноте…
— Эх, Женька! Зря ты это, зря… Нельзя вашему брату влюбляться в прапорщиц из второго взвода… Да что там говорить! Если бы мне выслугу лет и квартиру в любом городе на пенсии не пообещали, разве я бы поперлась сюда?.. — расстраивалась тетя Лена, тормоша обалдевшего Женьку. — Ладно, пойдем, я тебя в каптерку дежурному сдам. Пора тебе, пойдем!
Остальные события этого вечера прошли мимо Женькиного сознания. Он почти не запомнил, как его шмонали два дюжих пацана. Потом его загнали в душ, дав полотенце и чужое белье с черными штемпелями «Подразделение бета-гамма»… Женька сам не заметил, как после душа свалился на указанное место на нарах…
…Всю ночь ему снилась прапорщица Женька из второго взвода… То они ползали по-пластунски в темноте пищеблока… То вместе отказывались от всех боевых заданий и страдали по компоту… А большей частью он, навроде бабкиного человека-анфибии, безвозвратно тонул в ее огромных голубых глазах…
Утром, перед построением вызвал Женьку к себе сам Егор Маркович Франкенштейн. Приходит наш Евгений в самых радужных ощущениях от гипотетически проведенной с прекрасной прапорщицей ночи. Стоит себе, улыбается… А Егор Маркович внимательно его документы изучает и среди вещей, вываленных на стол из мешка, роется.
— Школу с английским уклоном закончил?.. Это хорошо! — бормочет Егор Маркович, выглядывая, к чему бы придраться. — Так, а в письме с семью печатями о тебе отдельно беспокоятся…хм…как понимать это прикажешь, Евгений Валентинович?
А Евгению Валентиновичу все расспросы до лампады. Он стоит и усиленно соображает, как ему у теть Лены разузнать, куда прапорщицы на ночь сползаются.
— Ты чо из себя изображаешь, салага? — заревел на него страшным голосом Егор Маркович. — Английский он понимает, детективчики он с собой захватил! А у нас здесь, из всех языков, важнейшим
Да смех один там на плацу был с перекличкой! «Жека один! Жека два!.. Жека пятьдесят три! Расчет закончен!» Наш Женька двадцать восьмым Жекой оказался. Пока завтракали всем взводом, ребята тихонько Женьку в курс дела вводили. Только в столовке можно было о чем-то пошушукаться, потому что Егор Маркович теть Лену донимал по поводу очередного недовложения ему белковой массы в рацион питания и контрольного взвешивания коржиков. Пока не довел повариху до слез, к столу ихнему не вернулся.
Тетя Лена в кухне ревет, все Женьки головы опустили в тарелки с творогом, а Егор Маркович, кушая свою зеленую белковую смесь, с набитым ртом в сторону кухни покрикивает: «Вой не вой, Елена ты наша Прекрасная, а все равно по-моему будет! Я тебя поставлю в позу лотоса, мать твою! Иш, телеса тут на спецхарчах наела! Всем жрать! Учтите, по данным сегодняшнего рейда я решу, кому обедать сегодня придется!..»
…Едва живыми Жеки с марш-броска приползли… Вспомнил добром тогда Женька и боксерскую секцию и подледный лов в детстве… Даже Егор Маркович, глядя на секундомер, сказал ему почти удовлетворенно: «Если и дальше будешь так выкладываться, щенок, я, пожалуй, лично отменю на твой счет приказ за семью печатями! Хотя, написать новый — что до ветра сходить по-маленькому!» Такой вот он был грубый невоспитанный человек. Сатрап, одним словом.
Проверив записи в журнале, Егор Маркович тут же шестерых человек лишил довольствия, а еще восьмерых — компота. За обедом Женька так ловко хлеб и капустные пирожки за пазуху засунул, что шмонавший на выходе дежурный ничего найти у него не смог. Но не он такой один умный оказался, другие Жеки тоже кое-чего вынесли, так что все голодные тихонько пожрали передачки за пищеблоком перед умственными занятиями, пока жующий белковую смесь Егор Маркович доводил до слез тетю Лену, придираясь к ее роскошным формам.
И хотя по результатам умственных занятий в тот день Женьку лишили ужина, но на вечернем подводном заплыве, глядя на зашкаливший секундомер, Егор Маркович вполне добродушно сказал: «Живи пока, подлец! Хрен с ним, с балийским! Но чтоб техническую часть гранотомета к завтрему утру на зубок!..»
В тот день настроение Женьки было безвозвратно испорчено только одной деталью — взмывшим в небо компактным дирижаблем. Все Жеки с тоской поглядели ему вслед, и стоявший рядом с Женькой тридцать второй Жека прошептал: «Второй взвод прапорщиц на задание полетел… Э-эх! Пропала увольнительная!..»
сказ четвертый
СЕРДЦЕ МАТЕРИ — ВЕЩУН