О чем мечтают женщины

Аделайн Л. Мари

Третьей ролью была роль наставника, который ободрял и поддерживал новых кандидатов С.Е.К.Р.Е.Т. И я сама вряд ли удачно прошла бы через этот безумный сексуальный год без моего наставника Матильды. Так что я выбрала роль наставника, самую мирную из трех, хотя Матильда советовала мне смотреть на дело шире. «Всегда может подвернуться какая-нибудь совершенно удивительная возможность», – говорила она. Но мне теперь оставалось только подписать клятву общества С.Е.К.Р.Е.Т.

Я, Кэсси Робишо, торжественно обещаю служить обществу С.Е.К.Р.Е.Т в течение назначенного срока, делая все, что в моих силах, для того, чтобы все сексуальные фантазии были:

безопасными,

эротическими,

интригующими,

романтическими,

экстатическими,

преобразующими.

Я

клянусь сохранять анонимность всех членов и участниц общества С.Е.К.Р.Е.Т. и соблюдать принципы: «Не осуждать. Не знать пределов. Не стыдиться» – не только в течение срока моей службы, но и всегда.

Кэсси Робишо

Я расписалась с небольшим росчерком, а Дикси тем временем пыталась поймать отблески, которые бросали на кровать подвески моего браслета. Время пришло. Время предпринять совершенно новые шаги: прочь от Уилла и моего прошлого, в будущее, что бы оно ни таило в себе.

Глава вторая

Дофина

Тем утром я стояла на улице, напротив своего магазина, и наблюдала за тем, как Элизабет оформляет витрину. Я сманила Элизабет у наших главных конкурентов по продаже винтажной одежды, которые располагались на этой же улице, потому что она обладала уникальным взглядом на вещи, чем-то таким, чему невозможно научить. И сейчас, даже несмотря на то что контроль всегда был моим пунктиком, я все-таки не была до конца уверена в правильности того, что Элизабет делает с витриной. Я видела лишь бюстгальтеры, корзинки и множество полосок желтой гофрированной бумаги… Элизабет терпеть не могла, когда я болталась вокруг, вмешивалась в ее работу, что-то поправляла… Но я привыкла сама делать то, что не доверяла сделать другим. Именно так я вела свой бизнес, и до сих пор это работало.

Когда десять лет назад мы с моей лучшей подругой Шарлоттой только еще купили «Фанки-Манки», я настаивала на том, чтобы сохранить название магазина и большую часть товара, даже то, что мы не смогли бы продать. Я не любила перемен. Как и большинство южан, я суеверно боялась всего нового и неизвестного. Но потом Шарлотта добилась того, что мы стали продавать виниловые пластинки и традиционные сумки диджеев, чтобы привлечь мужчин, да и женщин тоже, и я, пусть неохотно, согласилась с этим. Когда же Шарлотта стала настаивать на том, чтобы мы добавили новые виды товаров: костюмы для праздника Жирный вторник, парики и свадебные и вечерние платья и костюмы для тех людей, которые желают выделиться, – я долго сопротивлялась. Но затем вынуждена была признать, что и это хорошие идеи. Именно они помогли нам пережить трудные времена. Так что в итоге я позволила Шарлотте определять ассортимент, а сама оставалась на заднем плане, в стороне, что мне всегда нравилось. К счастью, я обладала даром заставлять других людей проявлять себя и теперь, имея этот магазин, могла применить свое умение.

Мой бывший возлюбленный Люк родился и вырос в Новом Орлеане, в Гарден-Дистрикт, и был воспитан по всем правилам. Он объяснял мне, что в здании, где теперь расположился магазин «Фанки-Манки», прежде были обувной магазинчик, художественная лавка, а до того – мастерская по ремонту велосипедов, а еще раньше – химчистка. И теперь, когда я наблюдала за Элизабет, хлопотавшей в пустом витринном окне, мне пришло в голову, что это здание постоянно менялось и обновлялось, а вот я – нет. Перемены – это сильная сторона Шарлотты. Именно потому она была таким великолепным деловым партнером. До тех пор, пока некий эгоистический поступок не привел ее к тому, что она погубила бизнес и нашу дружбу.

Но на самом деле я никак не могла прийти в себя после предательства Люка.

Я познакомилась с ним на уроках музыки в колледже, и в конце учебного года он пригласил меня на свидание. Я изучала изящные искусства, занималась композицией и теорией джаза… Впрочем, я никогда не играла ни на каком музыкальном инструменте и не пела. Мне этого и не хотелось. Но мне нравилось слушать о музыке и узнавать о ней побольше, о разной музыке: меня интересовали джаз, классическая инструментальная, современная, какая угодно. Люк относился к музыке с прохладцей, просто

решил записаться на дополнительный курс. Но его настоящей страстью была литература. Когда он, будучи еще второкурсником, умудрился издать свой первый роман, историю взросления подростка в Новом Орлеане, я так гордилась им! Люк стал посещать литературные семинары, но там всегда шли разговоры на очень специальные темы, а потому я не думала, что мне что-то грозит. Какой же я была наивной! Теперь, оглядываясь назад, я понимаю это. Но когда его стали приглашать на книжные выставки и фестивали, начались сложности. Мне бы ездить везде с ним, однако я ужасно боялась летать на самолетах. Когда мне было всего восемь лет, один из моих дядюшек погиб в авиакатастрофе – его самолет рухнул в океан. Мы не были с ним так уж близки, но я ведь была совсем юной, моя личность только еще формировалась. Именно в таком возрасте рождаются разные теории, приводящие впоследствии к ночным кошмарам. И вот после этого драматического события мой страх перед полетами разросся в нечто такое, чего я не могла понять и с чем не могла справиться. Я пыталась не позволить этому страху влиять на мою жизнь, но далеко не всегда это получалось. Я предпочитала спать в пижаме на случай каких-нибудь ужасных событий, а сексом занималась в темноте, боясь, что кто-нибудь войдет в комнату. Моя последняя привычка не имела ничего общего с тем, что я стыдилась собственного веса. Возможно, это началось в колледже или тогда, когда мама называла меня сдобной булочкой.

– Ты называешь меня жирной?! – кричала я на нее.

Она театрально возражала:

– Да нет же, милая! Это означает «фигуристая»! Что с тобой, это же очень хорошо!

Не поймите меня неправильно. Люк постоянно твердил мне, как я прекрасна, как желанна, и я верила ему. Я вовсе не боялась изгибов собственной фигуры. Я не была чопорной. Я любила приключения. Мне нравилось заниматься сексом. Просто я предпочитала делать это на свой лад, своим способом, в темноте, а потом сразу принимать душ.

После окончания колледжа Люк, Шарлотта и я вместе сняли квартиру с двумя спальнями, на втором этаже на Филип-стрит, рядом с Колизеем, где я и теперь живу. Это старинный дом в викторианском стиле, выкрашенный в желтый с белым. В квартире были красивые нестандартные окна, выходившие на угол улицы. Люк тут же купил письменный стол и начал писать то, что он называл «Южным опусом». В нашей спальне зимой гуляли сквозняки, но я ничего не имела против, потому что большинство ночей меня согревал Люк, к тому же он платил свою часть квартплаты, когда находил временную работу. Я было наняла его на неполный день в свой магазин, но буквально бледнела, когда он высказывал свои предложения по улучшению бизнеса или начинал передвигать товары туда-сюда, чтобы они лучше продавались.

– Будь поосторожнее, – предостерегала меня мама. – Мужчины не любят критики и излишней уверенности в женщинах. Им необходимо чувствовать себя незаменимыми.

Папа не соглашался с ней.

– Мужчинам просто хочется быть желанными, – говорил он.

Когда же Шарлотта поддразнивала Люка или обнимала его, я всегда смотрела на это как на сестринские жесты и не видела тут ничего опасного. Люк ведь был упорным сочинителем и таким же замкнутым, как я. Иной раз он даже называл Шарлотту слишком беспечной и легковесной, в то время как я была чем-то основательным, устойчивым. Шарлотта была «каменистой дорожкой», а я – «ванилью», потому что это был его любимый запах.

Но вкусы людей меняются. И мне, работавшей с одеждой, следовало бы это помнить.

В тот день я взяла выходной, а потому в кабинете в задней части магазина меня никто не ждал… Когда я вошла туда, то увидела Шарлотту, лежавшую на куче костюмов, которые мы собирались обновить… Ее белые тощие ноги обхватили Люка, его дурацкие черные джинсы были спущены до лодыжек, а его задница двигалась вверх-вниз…

– Боже мой… прошу прощения, – пробормотала я, пятясь в коридор и захлопывая за собой дверь.

Знаете, южное воспитание сказывается даже в тот момент, когда вы натыкаетесь на собственного возлюбленного, который трахает вашу лучшую подругу, – и вы машинально проявляете вежливость…

Прислонившись спиной к дверному косяку, я зажала ладонью рот и ждала, пока они там более или менее оденутся и предстанут наконец передо мной, взъерошенные и пристыженные.

Люк, писатель, тут же нашел множество разных слов.

«Мне очень жаль…»

«Мы, в общем, ничего такого не хотели…»