О чём молчали газеты

Волков Александр Мелентьевич

Работа заканчивалась. Корабль начал второй, последний виток. Впереди показалось побережье Тихого океана. "Пора!" - встрепенулся агент и, положив руки на пульт, нажал нужные кнопки.

Кнопки не нажались. Агент надавил сильнее, начиная вновь ощущать легкое беспокойство. Кнопки упорно не хотели утапливаться. Вместо них прогнулся сам пульт. Охваченный

страшным подозрением, агент рванул пульт на себя. Пульт, оказавшийся просто декоративной панелью, остался у него в руках. Под панелью не было ничего. Вообще ничего. Еще не веря в случившееся, агент потянул на себя ручку управления. Ручка выдернулась без малейшего сопротивления.

Это был конец. Настолько внезапный и вместе с тем полный и неотвратимый, что агент даже не сразу осознал всю глубину своего провала. Появление у русских автоматической системы управления, которую не сумели сделать даже американцы, было полной неожиданностью, но никому и в голову не могло прийти, что они могут просто "забыть" поставить ручную! Сжимая бесполезную теперь ручку, агент смотрел, как проплывают внизу океанские волны, как появляется из-за круглого горизонта побережье Австралии... Потом корабль развернулся, включил двигатель и, отработав тормозной импульс, снова повернулся носом вперед. С предельной ясностью агент представил, как мягко коснется "Буран" байконуровской полосы, как откроют кабину, выведут его и увезут на Лубянку, как поставят на допрос перед советским генералом... "Ну нет, не бывать этому!
– возмутился агент всем своим существом.
– Америка не получит "Буран", но его не получит и Россия!" Он встал и, превозмогая действие перегрузки, подошел к стойкам БЦВМ.

Красные огоньки бегали по панелям, блоки натужно гудели. Машина уверенно вела корабль к намеченной цели. Агент взялся за жгуты проводов и с силой выдернул их из машины. Несколько огоньков погасло. Он дернул еще и еще, раз за разом выключая блоки, пока последний красный огонек не умер в полумраке кабины.

Но корабль не падал. Он спокойно перекладывался с борта на борт, менял тангаж,

словно не заметив потери. Отчаянным движением агент выключил вспомогательную силовую установку. Сердце корабля остановилось, гидросистема затихла. Но продолжали скрипеть и поворачиваться элероны, мягко гудел на своих опорах раздвоившийся тормоз-руль.

Агент сел в кресло. Больше он ничего не мог сделать. Силы оставили его, и он уже не видел, как устремилась навстречу кораблю полоса, как стукнули, становясь на замки, стойки шасси, и как "Буран", мягко коснувшись полосы, прокатился по ней и встал прямо напротив командного пункта.

...Много шапок, фуражек и папах унес ветер в степь в этот день. А когда утихли восторги и объятия, и конструкторы вместе с журналистами отбыли на банкет, из нижнего люка корабля выбрался майор Пронин. Отряхнув сверкающую форму, он строевым шагом подошел к встречавшему его полковнику Максимову и, приложив руку к фуражке, доложил:

– Товарищ председатель Государственной комиссии...

Ветер отнес его слова в степь, и их услышали только переодетые сотрудниками КГБ врачи "скорой помощи", тащившие из кабины "Бурана" вяло сопротивлявшегося агента, который немузыкально орал: "Земля в иллюминаторе...", спрашивал, что значит по-казахски "Ленинск", и требовал, чтобы его немедленно приняли в Ассоциацию участников космических полетов. Пронин и Максимов проводили его взглядами, потом крепко обнялись, и полковник сел в "скорую". Посмотрев вслед удаляющейся машине, Пронин подошел к "Бурану" и нежно прислонился щекой к еще теплому боку корабля. Потом огляделся быстро - не заметил ли кто этой непростительной для человека его профессии слабости, покачал рукой элерон, подумал: "Слишком далеко разнесены - беготни много. И руль высоковат - хоть прыгай. Надо бы подсказать Семенову..." - и зашагал строевым шагом по полосе вслед заходящему солнцу, навстречу своим новым великим делам, победам и подвигам.