О чем молчат мертвые

Липпман Лора

В Дэйве до сих пор сохранились пережитки антисемитизма, хотя он всегда настаивал на том, что его предубеждения связаны не с религией, а с делением общества на классы. Якобы такова реакция бедняка, оказавшегося в районе, где жили одни богачи. После этих слов Мириам, конечно, не стала купаться в молоке, но превратилась в заядлую потребительницу различных спреев и других средств женской гигиены. Затем она прочитала статью, в которой говорилось, что вся эта индустрия – сплошной бред, еще один маркетинговый ход, предлагающий решить проблему, которой не существует. Тем не менее она так и не оправилась от мысли, что у нее был ржавый и металлический вкус крови. Но даже если и так, Джеффа это явно не волновало. Он, как оказалось, был воплощением

всего, что ненавидел Дэйв: зажиточный житель Пайксвилля, член еврейской общины, обладатель загородного дома и трех избалованных, непослушных детей. И это была не шутка. Мириам виделась с его детьми в офисе: они были просто отвратительны. Но она выбрала Джеффа не из-за того, что в нем так точно было подобрано все ненавистное Дэйву. Она выбрала его – если подобное решение вообще можно назвать выбором – потому, что он сам подошел к ней, и потому, что он хотел ее, а ей оказалось настолько приятно быть желанной, что она даже не смогла представить, как сказать ему «нет».

Сегодняшняя встреча с ним была рискованной. Их супруги ведь не идиоты! По крайней мере, ее муж не идиот. Завтра, когда Дэйв развернет воскресную газету, он может заметить отсутствие колонки с объявлениями о продаже недвижимости. Пасха ведь уже была, и ему может показаться интересным, зачем это Мириам поехала на работу в выходной, когда там и делать-то нечего. Вообще весь их роман с Джеффом был рискованным, потому что оба они не хотели разрушать свои отношения с супругами или, того хуже, разводиться. Джефф-то уж точно этого не хотел. А Мириам не знала, чего хочет, не знала, что делать.

Джефф уже начинал терять терпение. Обычно она делала все быстро, пожалуй, слишком быстро, но сегодня не могла удержать своих мыслей. И если бы Мириам не возбудилась, ее любовник мог отбросить вежливость и отправиться в погоню за собственным удовольствием. Она попыталась сосредоточиться на себе, двигаясь в такт его языку. Еще немного – и она наконец дошла до финала. Оргазмы с Джеффом напоминали ей рекламу с Эллой Фицджеральд. Она словно вибрировала от напряжения, пока в конце концов не сломалась. Теперь она была абсолютно беспомощна, не могла даже пошевелиться, но Джефф привык к этому. Он уложил ее, будто тряпичную куклу, так, как ему было надо, и почти насильственно приступил к делу, пока тоже не кончил.

Что теперь? Обычно они просто одевались – точнее, надевали то, что успели снять, – и возвращались к работе либо ехали домой. В общем, каждый продолжал жить собственной жизнью.

Джефф вынул бутылку вина из пластмассового ведерка.

– Нет штопора, – сказал он, удивившись собственному просчету.

Небрежно, словно делая это уже не в первый раз, он отбил горлышко о край раковины и наполнил два стакана, параллельно вылавливая осколки стекла.

– Мне понравилось трахать тебя в постели, – улыбнулся Джефф.

– Наш самый первый раз тоже был в постели, – заметила Мириам.

– Это не считается.

«Почему нет?» – подумала женщина, но задавать этот вопрос вслух не стала. Их первый раз был в доме клиента, и нарушение чужой собственности, которую им доверили, казалось более вопиющим, чем сама измена. Когда Джефф попросил ее подойти посмотреть новое предложение о продаже дома, она знала, что они займутся сексом, но решила прикинуться наивной. «Женщина всегда задает темп», – завуалированно говорила мама Мириам, пытаясь добраться до причины нервного срыва дочери. Мириам нравилось делать вид, будто Джефф полностью контролирует ситуацию, причем так же просто, как контролирует ее тело в постели. Рядом с ним она чувствовала себя легкой, как перышко, чувствовала себя почти ребенком. С возрастом она не набирала вес, но годы все равно действовали на фигуру не лучшим образом. Она игнорировала этот факт, пока не стала обращать внимание на фигуры дочек – невероятно стройные, с узкими бедрами. Их обеих, казалось, можно было сломать пополам, будто спички.

– И

что теперь? – спросила Мириам.

– Теперь, в смысле здесь и сейчас? – переспросил Джефф. – Или теперь, в смысле завтра, через неделю, через месяц?

Женщина замешкалась:

– И то, и другое.

– Начнем с того, что сегодня мы еще раз займемся сексом. Может быть, дважды, если повезет. А завтра, пока ты празднуешь в церкви якобы воскрешение Христа…

– Я не хожу в церковь.

– Мне казалось…

– Он не просил меня принимать его веру. Более того, он не хочет, чтобы девочки росли в какой-либо из существующих религий. Максимум несколько несветских традиций, вроде рождественской елки и корзинок с пасхальными яйцами.

Мириам только что нарушила негласное правило, упомянув своих детей, и в комнате повисло неловкое молчание. Она не знала, как поднять тему, которую ей действительно хотелось обсудить. Как мы со всем этим покончим? Если мы встречаемся только ради секса, получится ли у нас разорвать отношения взаимным и безболезненным для обоих способом? Буду ли я скучать по тебе, пока ты будешь искать себе новое увлечение? Или наоборот? Как обычно заканчиваются подобные интрижки?

Позже Мириам поняла, что их интрижка закончилась в тот самый момент, причем самым банальным и решительным образом. Наверное, так было всегда. Над Хиросимой взорвалась ядерная бомба, и люди, которые в то время шли домой из чужих постелей, со страхом увидели грибовидное облако в небе, а через секунду погибли. Цунами смывали с лица земли тайных любовников, поезда увозили прелюбодеев в Освенцим, хоть и не измена была тому причиной, но все же…

Тем не менее это стало частью ее – моментом, к которому она еще не раз мысленно возвращалась. Если в будущем Мириам попыталась бы вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя по-настоящему счастливой, ей пришло бы в голову это теплое вино с осколками стекла и пыльный торговый автомат.

Глава 8

Автобусная остановка на Форест-Парк-авеню была ей более чем знакома. Санни садилась на ней в автобус каждый день, когда ехала в школу, – уже почти три года. Но сегодня она рассматривала ее так внимательно, словно увидела впервые. Остановка выполняла самую обычную задачу – защищала пассажиров от дождя и холода, пока те ждали свой автобус, однако кто-то удосужился покрасить ее так, что она выглядела почти красиво. Крыша была грязно-зеленого цвета – мама хотела покрасить дом в такой же оттенок, но отец сказал, что цвет слишком темный, а он, как человек, близкий к искусству, всегда выигрывал в подобных спорах. Стены остановки были сложены из бледно-бежевого кирпича, а скамейка внутри остановки – такого же цвета, как крыша.

Местные мальчишки, неравнодушные ко всем аккуратным и чистым постройкам, изрисовали все стены грубыми граффити. Потом кто-то, похоже, пытался их отмыть, но несколько наиболее упрямых ругательств и рисунков не пожелали так просто сдаваться. Хизер мрачно посмотрела на них.

– Они когда-нибудь… – начала она.

– Нет, – резко оборвала ее Санни. – Они ко мне больше не лезут.

– Правда? – Голос младшей из сестер звучал так, словно ей было почти жаль старшую.

– Эти ребята не любят меня после той истории с автобусом.

– Но они ведь не здесь живут, – заметила Хизер. – А эти граффити нарисовали те, кто живет в этом районе, разве нет?

– Но я здесь единственная, кто ходит в Рок-Глен. А все остальные младше или старше меня, причем намного. В этом-то и была вся проблема, помнишь? «За нами правда, но за ними сила». Побеждают те, кого больше.

Устав от этой семейной истории, не имевшей к ней никакого отношения, Хизер села на скамейку, раскрыла сумочку и принялась изучать ее содержимое, напевая что-то себе под нос. Автобус должен был прийти не раньше чем через пятнадцать минут, но Санни решила выйти пораньше, чтобы случайно не опоздать на него.