О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами?
Шрифт:
К этой же категории необычных действий можно отнести и описанный Дж. Гудолл эпизод, когда дикий самец-подросток в полном одиночестве, в зарослях изображал весь устрашающий ритуал доминирующего самца, гремя при этом канистрами из-под керосина. Он делал это именно так, как когда-то знаменитый самец Майк, догадавшийся использовать это подручное средство, чтобы стать вожаком. Мы приводим эти примеры, чтобы показать, что такие не совсем понятные проявления поведения «говорящих» обезьян достаточно типичны для антропоидов и отражают некую специфику их когнитивной деятельности: наличие «внутренней жизни» — оперирование хранящимися в памяти образами и представлениями, перенесение части поведения во внутренний, мысленный план.
В этой связи можно упомянуть К. Э. Фабри, который весьма критично относился к «языковым» исследованиям, обвиняя авторов в «социализации поведения обезьян и в биологизации поведения человека». Вместе с тем, он привлек внимание к тому, что «фактические данные,
Возвращаясь к характеристике языкового поведения обезьян в опытах Гарднеров, надо отметить, что получение называемого предмета в качестве подкрепления в условиях эксперимента, судя по всему, как правило, оставалось в силе, хотя и соседствовало со спонтанными «высказываниями» в разных ситуациях, никак не связанных подкреплением. Надо подчеркнуть также, что в большинстве случаев они касались предметов, находящихся в поле зрения обезьяны, или действий, однозначно определяемых ситуацией, т. е. «высказывания» были до известной степени предсказуемы. Именно эти обстоятельства позднее стали рассматривать как признак ограниченности вербального поведения Уошо и других обезьян, обученных в рамках данного метода. Предполагалось, что адекватность их «высказываний» в таких условиях в значительной мере обусловлена общим контекстом, а не точным пониманием значения каждого жеста и следованием правилам синтаксиса. Это стало предметом ожесточенной критики со стороны ряда лингвистов (CHOMSKY 1980), а других исследователей побуждало к отысканию более совершенных методов обучения обезьян (работы Д. Рамбо и особенно С. Сэвидж-Рамбо).
Словарь жестов Уошо и других обезьян
Итак, Уошо и другие шимпанзе из второго проекта Гарднеров (Мойя, Тату и Дар) усваивали достаточно обширный запас жестов, которые они адекватно использовали в широком диапазоне ситуаций.
В словарь овладевших амсленом 5-летних шимпанзе входили жесты, означающие следующие функциональные категории (Гарднер, Гарднер 2000; Gardner & Gardner 1998): названия предметов, которыми они пользуются в повседневном обиходе; имена людей и клички других обезьян; глаголы; существительные, обозначающие действия, совершаемые самой обезьяной и окружающими («ЧИСТКА», «ПИТЬЕ»); указания места («ВНИЗ», «НАРУЖУ»); определения цвета (4 знака), размера («БОЛЬШОЙ», «ДРУГОЙ»), вкуса, материала («СТЕКЛО», «ДЕРЕВО» и др.) предметов; обозначения эмоциональных состояний («БОЛЬНО», «СМЕШНО», «СТРАШНО»); оценки («ЖАЛЬ», «ХОРОШО», «ПЛОХО»); наречия («СКОРЕЕ», «ЕЩЕ», «СНОВА»); отрицание («НЕТ»); местоимения и указательные частицы («Я», «ТЫ», «МОЙ», «ТВОЙ», «ЭТОТ», «ТОТ».
Усвоение знаков разных категорий в процессе онтогенеза шимпанзе происходит с разной скоростью и в разной последовательности, причем в целом эта динамика близка к описанной у детей. Имена существительные как ответы на вопрос «ЧТО?» и указания места на вопрос «ГДЕ?» появляются раньше, чем обезьяны начинают отвечать на вопрос «ЧТО ДЕЛАЕТ?» глаголами и на вопрос «КТО?» — именами собственными и местоимениями. Правильные ответы на вопрос «КАК?» появляются еще позже (GARDNER ET AL. 1989). О том, что те или иные жесты действительно играют указанные функциональные роли, свидетельствуют результаты серии вопросов об одном и том же предмете (например, красный сапог), которые тренер задавал Уошо:
Т. — «ЧТО ЭТО?»
А. — «БАШМАК»
Т. — «КАКОГО ЭТО ЦВЕТА?»
А. — «КРАСНЫЙ»
Т. — «ЧЬЕ ЭТО?»
А. — «МОЙ».
Состав словаря разных обезьян также характеризуется большими индивидуальными особенностями и отражает их личные интересы и пристрастия.
Эксперименты, проведенные на разных обезьянах (GARDNER ET AL. 1989; PATTERSON 1978), показали, что словарь даже в 400 жестов далеко не исчерпывает их возможностей. Напомним, что первоначально опыты проводили на молодых шимпанзе и прекращали их самое позднее, в десятилетнем возрасте. Учитывая, что в неволе шимпанзе могут жить до 50 лет, Гарднеры еще в 1980-е годы предположили, что полученные данные отражают далеко не все возможности этих животных. Это предположение активно поддерживали популярные издания, и нам приходилось слышать о лексиконе в тысячи знаков. Тем не менее, как показали позднее работы С. Сэвидж-Рамбо, даже словарь бонобо Канзи — наиболее «продвинутого» из говорящих приматов — не превышал 3–4 сотен знаков йеркиша и акустических слов (в возрасте шести лет их было 150), причем активно он использовал лишь часть лексикона. Словарь гориллы Коко после первых лет обучения включал 400 жестов. При этом все исследователи отмечали, что в каждый данный период времени обезьяны используют лишь часть своего лексикона и понимают больше знаков, чем активно применяют.
По окончании экспериментов обезьяны долгие годы помнят усвоенный лексикон. Так, Уошо, которую ее воспитатели Гарднеры посетили после одиннадцатилетнего перерыва, сразу же «назвала» их по именам и прожестикулировала «ДАВАЙ ОБНИМЕМСЯ!».
Есть и другие примеры длительного сохранения знаков. Примечательна в этом отношении история Люси — воспитанницы психологов Темерлинов, которая владела небольшим лексиконом и участвовала в ряде экспериментов. Когда Люси было около 13 лет, ее вывезли в Африку (в Гамбию), т. к. Стелла Брюер (1982) согласилась взять ее в свою программу по реинтродукции шимпанзе и попытаться приучить к жизни в природе. Первое время Люси отказывалась рвать фрукты и знаками просила Дженни Картер (студентку, которую Темерлин нанял поухаживать за ней первое время): «ЕЩЕ ЕДЫ ДЖЕННИ». В конце концов, она начала сама собирать фрукты, но только после того, как ей дали лестницу, чтобы приставлять к дереву. Постепенно она освоилась в африканских джунглях, заняла главенствующее положение в этой полусвободной колонии, надолго уходила в лес, но когда через 6 месяцев Картер приехала навестить ее, Люси попросила: «ЗАБЕРИ МЕНЯ ОТСЮДА». Она охотно общалась жестами и впоследствии, когда ее навещали, принимала подарки, а потом уходила в лес. Так продолжалось до 1988 года, пока она не погибла от рук браконьеров.
В этой связи упомянем еще одного антропоида, освоившего амслен. Л. Майлс — психолог из Университета штата Теннеси — обучила амслену орангутана Чантека, который усвоил и мог свободно использовать 150 жестов. С младенчества и до 11 лет Чантек общался только с людьми, а затем его перевели в приматологический центр, где он жил в тесной клетке, практически лишенный общения. Чантеку было уже около 20 лет, когда его снова поместили в очень хорошие условия в зоопарк Атланты. Там он опять встретился с Л. Майлс после семилетней разлуки. Как и другие шимпанзе в сходных обстоятельствах, Чантек почти ничего не забыл из своего словарного запаса.
Считается, что Чантек понимает речь смотрителей (во всяком случае, адекватно реагирует на их слова), а главное, учит их жестовому языку. Если они не поняли какой-либо знак, то с помощью амслена просят его повторить, и Чантек повторяет до тех пор, пока они его не усвоят. Он может объяснить людям, чего он хочет, и при случае успешно ими манипулирует.
Так же как Аи и Аюма (см. ниже), Чантек умеет пользоваться «деньгами» (металлические колечки), знает дорогу в супермаркет и умеет покупать лакомства. Он умеет зарабатывать деньги, правильно выполняя тесты — например, выполнять серию из 20 последовательных заданий на пользование орудиями, например, отверткой открыть коробку, в которой лежат кусачки, кусачками открыть замок на другой коробке, где лежит яйцо, и т. п. Однажды, когда в опытах был сделан перерыв, у него кончился запас наличных «денег». Тогда он разобрал у себя в вольере качели и все колечки, которые в них были, протянул смотрителям (MILES 1983, 1997).
В лексикон первых амслен-говорящих обезьян входили и основные местоимения — и личные, и притяжательные. Это весьма важный факт, т. к. употребление местоимений составляет одно из базисных свойств человеческого языка (УСПЕНСКИЙ, В ПЕЧАТИ). Местоимения Я и ТЫ (а также другие дейктические слова — ЭТОТ, ТОТ и т. д.) являются подлинными языковыми универсалиями, присутствующими практически в каждом языке кроме искусственных компьютерных. Благодаря личным местоимениям и другим автореферентным структурам возникает возможность говорить о себе самом (метаязыковая функция языка, см. ЯКОБСОН 1972) и разделять «Я» и «Другой». В основе употребления местоимений лежит возможность обмена ролями между участниками коммуникации, когда в процессе диалога говорящий превращается в слушающего, а затем слушающий — в говорящего. Использование местоимений — это еще одна фундаментальная специфическая черта, присущая только языку человека, которая радикально отличает его от естественных коммуникативных систем животных.