О черни, Путевые заметки
Шрифт:
– Нужно закрепить косячок, - тоном знатока отвечает автор, стараясь в темноте узнать того, кто спрашивает. Пахнет духами и мылом.
– Это я, Катюша, - и во тьме видна сверкающая улыбка.
– Как вам нравится мое платье?
– А, платье!
– Автор счастлив, что кто-то интересуется его мнением. С восторгом он заявляет, что именно так представлял себе наряд Катюши простенький, без претензий...
– Да ведь это последняя модель, - обижается Катюша.
Наконец каким-то чудом загадочное дело с косячком улажено.
– На места!
– кричит режиссер.
– Господин режиссер, этот парик на меня не
– Господин режиссер, а трость мне нужна?
– Господин режиссер, пришел только один статист.
– Господин режиссер, кто-то опять разбил аквариум.
– Господин режиссер, в этих тряпках я играть не буду!
– Господин режиссер, у нас перегорели две лампы по тысяче свечей.
– - Господин режиссер, я сегодня буду только подавать реплики.
– Господин режиссер, вас зовут наверх.
– Господин режиссер, вас зовут вниз.
– Господин режиссер, вас зовут во вторую комнату.
– Начинаем, начинаем, - орет режиссер, - спустить занавес! Суфлер! Сценариус!
– Начинаем!
– голосит сценариус.
Занавес опускается, в зрительном зале темно.
У автора от нетерпенья захватывает дух. Сейчас, вот сейчас, он увидит свое творение.
Сценариус дает первый звонок. Наконец-то писаный текст станет живым действием!
Второй звонок, но занавес не поднимается. Вместо этого вдруг слышится бешеный рев двух голосов, заглушенный занавесом.
– Опять поругались, - говорит режиссер и мчится на сцену наводить порядок. Теперь из-за занавеса слышен рев трех голосов.
Наконец еще один звонок, и занавес, дергаясь, ползет кверху. На сцене появляется совершенно незнакомый усатый мужчина и говорит:
– Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное.
Навстречу ему выходит какая-то дама:
– Что с тобой стряслось?
– Стоп!
– кричит режиссер.
– Потушите нижнюю ривальту. Усильте желтый свет. А почему солнце не светит в окно?
– Как не светит? Светит!
– кричит голос из-под сцены!
– Это называется солнце? Сделайте ярче, да быстро!
– Тогда надо ввинтить пару тысячных, - говорит подземный голос.
– Так ввинтите же, черт возьми!
– А откуда их взять?
– И на сцену вылезает человек в белом халате.
– Я ж говорил, что они перегорели.
– Так ввинтите какие-нибудь другие!
– страшным голосом распоряжается режиссер.
И он снова устремляется на сцену, где разражается скандал еще небывалой силы, каким начинается всякая генеральная репетиция.
Автор сидит как на иголках. "Господи боже, - думает он, - в жизни не буду больше писать пьес".
Если бы он сдержал слово!
ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЛ В РАЗГАРЕ
Люди театра, как известно, суеверны. Не вздумайте, например, сказать актрисе перед премьерой: "Желаю успеха". Надо сказать: "Ни пуха ни пера".
Актеру не говорите: "Желаю удачи", а скажите: "Сломай себе шею", да еще плюньте в его сторону. Так же и с генеральной репетицией: для того чтобы премьера прошла гладко, считается, что на генеральной репетиции обязательно должен быть скандал.
В этом, видно, есть какая-то доля истины. Во всяком случае нельзя доказать обратного, потому что еще не бывало генеральной репетиции без скандала.
Масштабы скандала различны - в зависимости от авторитета режиссера. Наиболее внушительный скандал бывает, когда пьесу ставит
А если на столе стоит еще лампа - это уже хозяйство осветителя. Театральный портной принципиально презирает работу столяра, который платит ему тем же.
Рабочие сцены усердно мешают мебельщику, а он им; и оба они портят жизнь осветителю с его кабелями, прожекторами и рефлекторами. Драпировщик со своей стремянкой и коврами еще обостряет эту игру интересов и обычно выслушивает проклятья от всех. К этому производственному ералашу прибавьте еще бешеный темп, в котором он развивается: вечно что-нибудь не докончено, режиссер кричит на сценариуса, сценариус на всех остальных - уж полдень, а репетиция еще не начиналась!
– и вы поймете напряженную, аварийную атмосферу генеральной репетиции.
Но хватит. Режиссер махнул рукой на недоконченные декорации, театральный портной натянул на актера недошитый пиджак, парикмахер приладил временный парик, костюмер где-то раздобыл для него слишком большие перчатки, бутафор сунул ему в руки трость - можно начинать. Занавес поднимается, герой выпаливает: "Клара, со мной приключилось нечто необыкновенное" - и.,, режиссер вопит истерически срывающимся голосом: опять что-то не в порядке... Конечно, освещение!
"Включите второй софит
"И сказал бог: да будет свет. И стал свет".
Но в священном писании не сказано, был ли этот свет желтый, красный или синий, там ничего не упомянуто о прожекторах, рефлекторах, рампе, софитах, об "ординарке", "двойке" и "тройке", о "пятидесятисвечовых", "сотенных" и "тысячных", о реостатах, "горизонте", тенях и прочих деталях сценического освещения.
Господь не повелевал: на шесть желтых", не изрекал: "В портал дайте синюю... нет, черт дери, не синюю, зачем синюю! Включите в люстре лунный свет да слегка прикройте ее...
Плохо, плохо, на горизонте нужен оранжевый отблеск и чтобы портал не отсвечивал..." И так далее. Богу было легче, потому что он сперва создал свет, а потом человека и театр. Генеральная репетиция есть репетиция под девизом "да будет свет", только это дело идет не так гладко, как при сотворении мира.