О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других
Шрифт:
Марци попятился из комнаты, но молодой человек совершенно перестал обращать внимание на мальчугана, а продолжал читать дальше. Марци уже на лестнице слышал: «…сетчатокрылые веснянки держатся у воды…»
— Ну вот, сетчатокрылые, — вздохнул на улице Марци. — Только где же мои веснушки?
Но счастье все-таки улыбнулось мальчику: он встретил знаменитого кота Микку-Мяу, который сидел на скамейке в сквере и пристально вглядывался в траву перед собой.
— Привет! — сказал ему Марци и устало опустился на
— Веду наблюдения за бродячими веснушками, — ответил тот. — Сегодня отмечается оживленное передвижение веснушек. К чему бы это?
— Бродячие веснушки?! — зажглись от радости глаза Марци. — Сколько их?
— Семьдесят шесть, — произнес кот Микка-Мяу и моргнул. — Они одна за другой тут все промаршировали. Бедняги топали пешком, денег на трамвай у них явно нет.
— И куда они пошли? — заволновался Марци.
— Вон в ту сторону, — с готовностью показал Микка-Мяу.
Раз — и Марци уже след простыл! Он помчался вслед за веснушками. Он сразу понял, что это его собственные веснушки.
И вскоре нашел их. Они сидели на краю канавы и грустили. Семьдесят шесть печальных веснушек. Точнее говоря, семьдесят пять, но это выяснилось чуть позже.
— Я очень прошу вас всех вернуться ко мне обратно! — сказал Марци.
Веснушки недоверчиво уставились на мальчика:
— А ты больше не будешь нас ругать?
— Никогда и ни за что! — твердо, даже немного торжественно заявил Марци.
— Не будешь говорить, что мы — страшные, безобразные, уродливые, отвратительные?
Марци решительно потряс головой.
И тогда, раз-два! — веснушки опять промаршировали к нему на лоб, щеки, нос и расселись на свои прежние места. Марци очень обрадовался, и все же у него было ощущение какой-то непонятной тревоги.
— Кажется, кого-то не хватает?
— Секундочку, — проговорила веснушка, которая красовалась на мочке правого уха Марци, — сейчас я всех пересчитаю. — Через несколько мгновений она вдруг закричала: — Ой, Красавка потерялась!
И веснушки принялись искать пропавшую подружку. Через час она нашлась: Красавка сидела на листе акации.
— Возвращайся ко мне, Красавка! — позвал Марци.
Но веснушка не соглашалась.
— Не пойду, — решительно заявила она, — ведь тогда мне придется расстаться с новой подружкой, — и Красавка показала на маленькую веснушку, сидевшую рядом с ней. Тут и Марци заметил незнакомку. — Позвольте представить вам мою новую подругу. Она одна-одинешенька на всем белом свете, ее зовут Краснушка, она, видите ли, несколько необычного цвета.
— Это верно, я была очень одинока, — заговорила Краснушка, — но теперь надеюсь, мы вместе с Красавкой будем ходить, бродить, шататься, болтаться, слоняться, мотаться, и… как ты еще сказала?
— Шлёндать.
— Да, вместе будем шлёндать и никогда-никогда не расстанемся.
—
— Правда?! — хором воскликнули веснушки и тут же — прыг! — очутились на кончике его носа.
Причем Краснушка еще некоторое время егозила на месте, устраиваясь поудобнее.
— Восхитительно, — заметила она. — Я считаю, что для веснушки нет места почетнее.
— А на мочке уха разве плохо? — обиженно спросила веснушка, жившая на мочке правого уха Марци.
Но никто не обратил внимания на ее слова.
И потом Марци и все его веснушки вернулись домой.
— Ну, наконец-то все в сборе, — проговорила мать Марци, но, внимательно присмотревшись к сыну, заметила: — Что-то все-таки не так, сынок? Вот только не пойму я…
— Просто у меня теперь не семьдесят шесть, а семьдесят семь веснушек. На кончике носа у меня поселилась Краснушка. Раньше она была одна-одинешенька на всем белом свете. И бродила, ходила, шаталась, болталась, моталась, слонялась, шлёндала и грустила одна без друзей и подруг.
Вот какая история приключилась с мальчиком Марци. И, если вы случайно встретите симпатичного паренька с семьюдесятью семью рыжими веснушками, знайте — это и есть Марци.
Возвращайся скорей, Микка-Мяу!
Да, что ни говори, а греть живот на солнышке — одна из самых больших радостей на свете. Солнце никого не обделяет. Светит и на счастливых и на несчастных.
Что-то в этом роде шевелилось в голове коня Серафима — шевелилось вяло и медленно: мысли лень было скакать по такой жаре, слишком томящей и нагоняющей сон. Но какая-никакая, пусть даже едва заметная и медлительная, как улитка, мысль есть мысль. А мысли, считал конь Серафим, нельзя дать пропасть зря. «Выскажу», — решил он. И сказал:
— Солнце никого не обделяет.
На всех остальных — заслуженного артиста цирка льва Зигфрида Брукнера, неудержимо мыслящего зайца Аромо, медведя Бум-Бу-Бума, который, как всем известно, умеет говорить только «бум-бу-бум», и самого доброго великана в мире Лайоша Урода, — на всех них эта фраза не произвела ни малейшего впечатления. По той простой причине, что они ее, скорее всего, и не уразумели толком. Конь Серафим, правда, пробормотал:
— Ну и что?
А вот кошка Ватикоти — совсем иное дело. Она сразу навострила уши и не поленилась даже приподняться.