О любви и других чудовищах
Шрифт:
Она так и искрилась в синем шелковом сари с золотыми украшениями. Глаза у нее походили на черных жучков. Она улыбнулась мне холодно и неодобрительно. Я с ужасом понял, что совершенно не ощущаю ее сознания. Она была пустышкой.
Что до Санкарана, я чувствовал — ясность и красота его разума уже подточены сумятицей и противоречиями, характерными для заурядных людей. Ущерб пока был едва ощутимым, но чистую прозрачность его души, поддерживавшую меня, разбили пузыри и пятнышки мути. Он распадался у меня на глазах.
Что она с ним сделала?
Она держала открытку, подсунутую мной под дверь. Наморщив нос, словно вытащила ее из мусорного бачка, подала открытку ему.
— Что это?
Он взглянул,
Сердце сжалось у меня в груди. Я в несколько глотков, обжигая язык, выхлебал кофе, поспешно распрощался под каким-то предлогом и оставил их в семейном блаженстве.
Встретив Санкарана в следующий раз, я его не увидел. Я сидел в кафе, а он вошел с женой, но я не почувствовал спокойной чистой волны его разума, омывавшей и освежавшей мне душу.
Тогда я вспомнил, что физики говорят о солитонах — рано пли поздно все они рассеиваются.
Мне трудно последовательно восстановить дни после тех событий. Я жил в сюрреалистическом подавленном отупении, где ночи и дни сливались воедино. В мыслях у меня постоянно были смерть и потери.
Моя компания закрылась, и я потерял работу. Тогда я уехал из Бостона, отправился путешествовать. Депрессию сменило обычное беспокойство. Я перелетал с места на место, находил временные работы и оставался на них, пока жажда странствий не захватывала меня вновь. Я чувствовал за собой преследователя: был ли то призрак моего прежнего «я» или Рахул Може — не могу сказать. Шаги на тихой улочке на окраине Атланты. Дверь миланского отеля, приоткрывшаяся со скрипом и снова затворившаяся, пока я лежал в полусне на кровати. Темный переулок в Анкаре, где шепотом прозвучало мое имя. И в те тревожные времена я продолжал опыты по слиянию сознаний, но уже без прежнего энтузиазма. Я слишком ясно осознавал, что удовольствие это — временное, и к тому же подчеркивает тот факт, что я не человек.
В конце концов меня выбросило на берега Индии. Возвращение принесло мне облегчение: меня утешал мелкий, но несомненный факт, что я внешне не отличаюсь от окружающих. Я знал, что сходство иллюзорно, но у меня становилось немного легче на душе.
Я нашел работу преподавателя в колледже Южного Дели. Медлительное вращение вентиляторов под потолком, лень разомлевших от жары студентов, холодный поток воздуха из кондиционера в компьютерном зале — каким-то образом все это переносило меня в дни моего студенчества, когда я был молод, беззаботен и Джанани еще не ушла из моей жизни. Я прибегал к своему, пусть несовершенному, искусству плетения умов, чтобы улаживать ссоры, помогать студентам понять друг друга.
Это приносило некоторое удовлетворение, но в конце рабочего дня я возвращался в свою двухкомнатную квартирку, где меня встречало знакомое отчаяние. Временами мне хотелось покончить с собой, но та же инертность, которая не давала мне жить полной жизнью, удерживала меня и от самоубийства. Потом я встретил Бинодини.
Ее разум был крепким, сильным и красивым. Его потоки и трансформации были плавными и точными, как у танцовщицы, исполняющей знакомый танец. Правда, она не чувствовала, как мой разум исследует ее сознание, но и мне трудно было вторгаться в его ландшафт, чтобы свести в метасознание с другими. Ее ум был дисциплинированным и, хотя ничуть не походил на высокогорную тишину ума солитона, действовал на меня слабее, но похоже, приносил умиротворение и покой. Внешне это была женщина средних лет с седеющими волосами, которые она небрежно закручивала в узел на затылке, со спокойным лицом и большими сочувствующими глазами, замечавшими
Она преподавала социологию. Я заметил ее на факультетском собрании, и мне понравился облик ее разума; однажды, когда я праздно гонял чашку чая по грязноватому деревянному столику в кафе, она попросила разрешения подсесть ко мне. Оказалось, она разведена, живет одна, детей нет. Она проводила исследование групп, веривших в сверхъестественные явления, включая НЛО.
— А вы сами верите в пришельцев? — спросил я, надеясь, что это прозвучит как шутка.
Она улыбнулась.
— За время исследований я сталкивалась с феноменами, которых не могу объяснить. Поэтому я воздерживаюсь от окончательных суждений. — Она взглянула на меня поверх чашки с чаем. — Что-то подсказывает мне, что ваш вопрос задан неспроста. Вы тоже сталкивались с необъяснимыми явлениями?
Я не был готов к ответу, но мне принесла неизмеримое облегчение мысль, что я, может быть, нашел человека, которому могу довериться.
Ей нелегко жилось. Она не стремилась к связям, и ей приходилось отбиваться от мужчин, которые не могли этого понять. Ее окружала сдерживаемая ярость; отвага и любопытство привязывали ее к жизни. Она развела за домом маленький садик, где выращивала красный редис, и бринджал, 22 и симла мирч. 23
22
Бринджал — баклажан.
23
Симла мирч — сладкий перец.
Я как сейчас помню яркие кругляши свежего редиса в голубой керамической миске на кухонном столе, хруст редисин под ее крепкими белыми зубами. Она каждый день по часу занималась йогой.
— Без йоги я бы погибла, — сказала она мне. — Дисциплинирует ум.
Она проницательно взглянула на меня.
— И помогает, если вы в трауре.
Тогда я рассказал ей. В то утро занятия отменили из-за каких-то беспорядков в городе, и она пригласила меня к себе домой.
Она хорошо слушала. Не уверен, что она поверила мне с первого раза, но и не отказалась верить. История даже для моего слуха звучала дико, но ее сочувствие было подлинным, без снисходительности.
Позже я показал ей свои вещи: осколки керамики — предположительно, остатки моего корабля, снимки, письма Джанани. Она осмотрела все с научным интересом, к которому примешивалось детское любопытство. Потом она подняла на меня блестящие глаза и обняла меня.
— Отведи меня к вашему лидеру, — сказал я, чтобы скрыть слезы, и мы невольно рассмеялись.
С тех пор мы много времени проводили вместе. Ходили в кино, смотрели плохую научную фантастику. Сидели в кафе и разговаривали. Я чувствовал, что она удерживается от сближения со мной, и поначалу это меня нервировало. Но я понимал, что, как ни полегчало у меня на сердце от нашей дружбы, отчаяние оставалось в нем. Прошлое преследовало меня, и она это знала.
— Ты ведь понимаешь, что тебе придется его найти? — сказала она, когда мы выходили из кино.
Толпа текла к выходу, под ногами у меня хрустел попкорн. Девочка-подросток вопила что-то в свой мобильник, откуда-то пахло хенной. Мужчина в проходе посмотрел на меня и улыбнулся: наверно, перепутал с кем-то. Под моим взглядом он изменился в лице.
Снаружи, под нимами, было темно и тихо. Земля после вчерашнего дождя пахла влагой. Свет городских огней и смог в тот вечер слегка затмевали звезды. Я привычно поискал глазами свое родное солнце, но созвездие Саптариши терялось в дымке.